— А вы любите хоть кого-нибудь?.. — в сердцах бросил Джо.
— Разумеется.
— Брата?
— Вне сомнений.
— Ну, конечно: он же Ориджин! А мужа любите?
— Не думаю, что это вас касается.
— И все же ответьте: любите графа Шейланда?
Он глянул в лицо Ионе и увидел тень. Паволока на миг подернула глаза и тут же слетела, но Джо успел заметить. Не зря же неделю смотрел в эти глаза!
— Я задел вас, а? Вы не любите графа?
— Ни капли не задели, сударь. И очевидно, что я люблю мужа.
— Не любите, поскольку он не Ориджин. Вы не умеете любить никого, кроме них!
— Сударь, вы позволяете себе лишнее.
— Да?.. — злой задор вскипел в нем. — Я пытался сжечь корабль, нападал на вашего лучшего вассала, и вы были спокойны. А сейчас позволил себе лишнее? Значит, я попал в точку! Ориджины не имеют сердца! Любовь недоступна вашей семье!
— Вы очень рискуете, — процедил кайр Сеймур.
— Убьете меня сейчас, а не в замке?! Тьма сожри, нашли чем напугать!
Иона сухо отчеканила:
— Отвечу только из снисхождения к вам. Я очень люблю мужа, сударь. И не вам, слуге подлеца, рассуждать о любви.
— Но меньше, чем брата, — я прав?
— Иначе, не меньше.
— А кого еще любите? Не из тех, кто носит фамилию Ориджин!
— Умолкни! — рявкнул Сеймур. — Не ты задаешь вопросы.
— Пускай миледи ответит — тогда и я отвечу ей.
Иона хлопнула ресницами:
— Клянетесь?
— Даю слово дворянина. Но лишь после ваших честных ответов.
Она встряхнулась, уронив капельки с волос.
— Что ж… Вы правы: больше всех на свете я люблю членов моей семьи. За каждого из них я с радостью отдам жизнь, а прежде всех — за Эрвина. Если надеялись упрекнуть меня, то промахнулись: я горжусь этим чувством. Вы ошиблись и в том, что во мне нет иной любви. Я люблю компаньонку Джейн, которая, к несчастью, была больна и не могла сопровождать меня в столице. Я очень скучаю по леди Марте Валерии — лучшей из наставниц, кого узнала в пансионе. Питаю самые теплые чувства к моей кормилице Эмме из Первой Зимы и учителю живописи — мастеру Альберту Миррею. До сих пор вспоминаю юношу, которого первым поцеловала, — его имя скрою от вас. Я плачу, когда думаю о своей первой лошади — несчастной Белой Звезде, что сейчас уже на пороге смерти… И, конечно, вне всяких сомнений, я всем сердцем люблю своего мужа, графа Виттора Шейланда, и лучшую подругу, леди Аланис Альмера.
Иона помолчала, подставив лицо холодному ветру.
— Я удовлетворила вас, сударь? Жду ответной любезности. Кто Кукловод?
— Я не знаю. Это чертова правда!!! — Джо скривил губы в ядовитой ухмылке. — Зато скажу другое. Надеюсь, вы порадуетесь: оно касается тех, кого любите. Вы спрашивали: какую сделку поручил граф Виттор Хармону-торговцу? Он велел продать Светлую Сферу — Священный Предмет из достояния Шейландов! Именно его украл у Хармона подлый брат Людвиг. Спросите, зачем граф пошел на бесчестье? Так ведь он задолжал вашему папеньке — за счастье быть вашим мужем! Что еще вы желали знать? Кто заплатил мне триста эфесов?.. Граф Эрроубэк, тот самый, в чьих землях рухнул мост, погубив императора. За что он мне заплатил? За письмо, привезенное из осажденного дворца, от любимой вами леди Аланис Альмера!
Если бы Джо решил ударом кулака сломать носик Северной Принцессы, он в тот же миг умер бы от меча кайра Сеймура и не успел насладиться эффектом. Но сказанные только что слова дали желанную возможность. Леди Иона отшатнулась, затрясла головой, сжав пальцами виски, застонала:
— Вы лжете! Ради мести пытаете меня!..
— Вы же внучка Агаты — вот и посмотрите: лгу или нет.
— Мой муж продал святыню?!
— Да, миледи.
— Отдал в руки мелкого купчишки?!
— Да, миледи.
— Не верю, нет!
Он махнул рукой в сторону Уэймара:
— К вечеру будете в замке — проверьте. Попросите мужа показать Светлую Сферу!
— Злая холодная тьма!.. Почему, почему?..
— Я уже дал ответ.
Иона дрожала, струйки влаги текли по лицу.
— А это проклятое письмо… Вы доставили из столицы Эрроубэку?
— Да, миледи.
— От Аланис Альмера?
— Да, миледи.
— В нем был приказ разрушить мост?
— Я не знаю содержания письма.
— Но Адриан погиб после того, как вы его доставили?
— Да, миледи.
Сеймур попытался накинуть плащ на плечи хозяйки, но она оттолкнула его. Еле слышно прошептала:
— А Эрвин… он знал о письме?
— Да, миледи.
Иона больше не могла говорить. Самообладание сжирало все ее силы.
С высоты победителя Джоакин милостиво обронил:
— Герцог знал, но был против. Аланис послала письмо вопреки его воле.
— Благодарю… — шепнула Иона и позволила кайру увести себя в каюту.
Стрела — 1
4 мая 1775г. от Сошествия
Фаунтерра
Прибытие Алериданского экспресса всегда вызывало оживление и на столичном вокзале, и на привокзальной площади. Первыми приходили в движение извозчики — самые прыткие изо всех дельцов и трудяг, кто кормится от рельсовой дороги. Еще за двадцать минут до поезда (в 11—30 по гигантским латунным станционным часам) извозчики устремлялись к выходу вокзала и выстраивались в очередь. Двуколки, брички, кареты, тарантасы — здесь были экипажи на любой вкус, сходные лишь одним: пустыми сиденьями. Кто-нибудь, особо молодой либо наглый, пытался впихнуться вне очереди — и неизменно бывал изгнан в самый хвост, под ругань и насмешливый свист. В 11—40 вокзальный констебль проходил вдоль вереницы экипажей, проверяя, чиста ли одежда на извозчиках, расчесаны ли гривы лошадей, имеются ли под конскими хвостами мешки для экскрементов. В то же время торговцы без места допускались на станцию и разбредались вдоль перрона с тележками и лотками, а торговцы с местом гнали их подальше от своих законных основательных прилавков. В 11—45 на площадь влетали разом несколько фургонов и, подкатив к булочным лоткам, разгружали горячие пирожки — над площадью душистой волной разливался аромат сдобы. Торговцы чаем и горячим вином подсыпали угля в топки телег-самоваров. Зазывалы выкрикивали названия гостиниц — пока умеренно, без надрыва, затем лишь, чтобы размять голос.
В 11—50, предваряемый долгим гудком, на станцию въезжал экспресс.
Тут же перрон вскипал движением. Друзья и родичи прибывающих, лакеи и секретари, охранники и носильщики стремились к нужным вагонам — кто по пути поезда, кто навстречу. Людские потоки смешивались, закручивались, оглашались суетливыми покриками. Величавый и равнодушный к суете, экспресс степенно докатывал последние ярды, с гулким лязгом замирал, распахивал двери, сбрасывал лесенки. Пассажиры выбирались из вагонов и застывали, оторопев от многолюдия. Те из них, кому посчастливилось быть встреченным, оказывались в объятиях родных и друзей; прочие становились добычей торгашей и носильщиков.
