В полдень волна выкатывалась на площадь. Неопытные и суетливые путешественники поскорей кидались к наемным экипажам, спеша покинуть площадь до затора — и, конечно, сами же создавали затор. Понукаемые седоками: «Живее! Живее!» — извозчики сталкивались на выезде и надолго застревали в копытно-колесной неразберихе. А бывалые пассажиры не спешили. Вверив багаж носильщику или слуге, они обходили площадь по периметру, угощались чаем, выбирали по запаху самые вкусные пирожки, у книжных лотков узнавали новости: «Свежие известия в „Голосе Короны“! Ее величество помиловала Подснежников! Лорд-канцлер откроет заседание Палаты!» К этой группе пассажиров относились трое, прибывшие экспрессом 4 мая. Мужчина в плаще и шейном платке, седой дед со странной дудкой за ремнем и крепкий белобрысый молодчик, тянувший багаж своих спутников, — вот такая была троица. Лица всех троих заросли щетиной, а плащи покрылись пылью, будто путники пробыли в дороге не одну неделю. Зазывалы дорогих гостиниц и книготорговцы обошли их вниманием, не подозревая наличия монет в их карманах. Но седок одного невзрачного экипажа приметил путников и дал приказ извозчику, и, нагнав троих, усадил их к себе в кабину. Экипаж избежал затора, свернув в незаметный переулок, проделал пару сотен ярдов и остановился у мрачного кабака «Ржавая рельса». Пригнув головы под чугунной вывеской, путники спустились в кабак, за ними последовал и седок экипажа, и извозчик. Извозчик почему-то был вооружен мечом и кинжалом; худой седок носил темный плащ с капюшоном, а под плащом — нечто длинное и острое. То были довольно странные парни, но обслуга «Ржавой рельсы» давно привыкла и к странным парням, и даже к очень странным.
Усевшись в самом темном углу, худой парень в капюшоне оглядел обстановку. Задержал взгляд на покрытом сажей потолке, на люстре, сделанной из колеса, на оконце с трещиной посередине и плевком в углу, на столешнице, искромсанной ножами. Втянул носом душного кислого воздуха и сказал:
— О, да! Это то, что надо!
Остальные воззрились на него, и худой пояснил:
— Мы с сестрой обожаем приключенческие романы. В них первая глава всегда устроена почти одинаково. Главный герой — честный бедный паренек — пускается в дорогу с самой невинной целью: например, продать овечку на базаре или послать письмо любимой. Он еще не знает, что на его пути находится грязный притон, и там как раз в это время собираются мрачные личности, чтобы обсудить свои темные делишки. Волею судьбы паренек попадает в притон и слышит кусок злодейской беседы, и теперь уж никак не может продолжить свой путь, а просто обязан помешать планам негодяев. Так вот, — худой вскинул палец к черному потолку, — это и есть тот самый грязный притон, а мы — темные личности.
Он ткнул пальцем в своего извозчика:
— Тебя, например, зовут Лезвие. Мы все зовем друг друга на «ты», у негодяев так принято. И никогда не говорим настоящих имен, поэтому ты — Лезвие.
Указал поочередно на деда, мужчину в шейном платке и крепкого молодчика:
— Ты зовешься Седым, ты — Платок, а ты — Малыш. А меня автор книги старается вообще не называть, чтобы создать интригу. Но потом кто-то из вас пробалтывается, и главный герой узнает: я — Худой Король, самый опасный из негодяев.
— Парни, вам чего вообще? — окликнул их кабатчик прямо из-за стойки.
— А что пьют темные личности? — спросил у спутников худой.
— Эль, — без колебаний ответил Лезвие.
— Элю всем! — крикнул худой как можно более хриплым голосом.
— А деньги есть? — усомнился кабатчик.
— Боги, как колоритно! — шепотом восхитился худой, порылся в карманах и развязно швырнул на стол глорию. — Я сказал: элю! Пошевеливайся, лентяй!
Худой сумел произвести впечатление, и кабатчик действительно поторопился. Скоро все пятеро держали в руках тяжелые лихие кружки с элем.
— Такою убить можно, — одобрил худой. — Итак, парни, приступим к обсуждению наших темных делишек. Выкладывайте все. Кто эти ублюдки? Где мое золото?!
— Золото?.. — удивился Малыш. Седой дал ему подзатыльник и что-то шепнул на ухо. Малыш кивнул: — А, ясно.
Парень в шейном платке придвинулся к худому и заговорил зловещим шепотом:
— Худой Король, я скажу то, что тебе не понравится. Если я что-нибудь знаю о людях — а я о них знаю все — ты будешь в ярости. Золото взяли не обычные ублюдки, а самый главный подонок. Тот, которого ты хочешь схватить за задницу.
— Самый главный подонок? — прошипел худой. — Почем знаешь?!
— Седой не даст соврать: у меня вагон доказательств. Когда будешь иметь очень много времени, я их выложу. Но сейчас-то мы не в суде, чтобы улики считать. Скажу коротко: все золото — у главного подонка. Пусть меня повесят, если вру.
Худой долго помолчал, хлебнул мерзкого элю.
— Повесить — это хорошо. Если соврал, клянусь, я тебе устрою пеньковое ожерелье. Но пока поверю на слово. Значит, говоришь, главный подонок все забрал?
— Именно. Он заранее знал, что ты наведешь шороху в столичке. Ты нашумел — он под шумок обтяпал дельце.
— М-да. И кто же он, этот главный?
— Мамой клянусь: не знаю.
— Стало быть, где золото — тоже не знаешь?
— Знаю. У главного ублюдка.
Худой грозно откашлялся.
— Не доводи меня до злости, крысеныш. Золото у главного, а главного мы не знаем — значит, и про золото ничего не ведаем.
— Нет, Худой, кое-что знаем. Я выяснил, зачем подонку золото. Он его переплавит чтобы сделать одну серьезную штуку.
— Переплавит?!
— Не совсем переплавит, — пояснил Седой, — а как бы соединит вместе. Из нескольких золотых слитков выйдет одна штуковина.
— А так бывает?
— Все в мире соединяется, чтобы получилось что-то другое. Из огня и руды выходит меч; из мужчины и женщины — ребенок; из вора и монеты — преступление; из судьи и злодея — справедливость.
Худой помолчал, осмыслил. Толкнул извозчика с мечом:
— Думаешь, такое может быть?
— Да, — кивнул тот.
— Положим. И какую штуковину собрал главный ублюдок?
Парень в платке наклонился еще ближе и прошептал еще страшнее:
— Бессмертие!
— Как — бессмертие?
— Так, чтобы не умирать!
Платок рубанул себя пальцем по шее, захрипел и рухнул на стол. Полежал немного, потом дернулся, уперся в столешницу и с жутковатой ухмылкой поднялся.
— Бессмертие, понял?
Худой дал себе несколько минут на раздумья. Прикрыл глаза, чтобы спутники не отвлекали его своим видом; пальцами машинально поглаживал царапины на столешнице — наверное, их причудливый рельеф отвечал хитроумному току его мыслей. Затем человек в капюшоне встряхнулся, хлебнул элю и сказал:
— Что ж, в этом есть смысл. Главный подонок труслив — значит, должен мечтать об избавлении от смерти. А его душа грязнее сапог бродяги — значит, на Звезду ему лучше не попадать.
