Гарри смягчился, отпустил дверную ручку, почесал затылок.
— Ну если так, то ладно… Тогда уж да, без обид… Я думал, ты против милорда. Милорд отличный у нас, слава богам. Я не люблю тех, кто его не любит.
— Как могу быть против? Я его и не знаю почти. Только то знаю, что он в миледи влюблен.
— Да уж… — вздохнул Гарри. — Ну ладно, поздненько уже, пора мне.
Действительно, было поздно, полусонные служаки допивали последние кружки и готовились разойтись. Но как-то на полуслове сорвалась беседа, хотелось бы продолжить.
— Ты знаешь. — сказал Джоакин, — я еще завтра буду в здешних краях… Если ты вдруг захочешь…
— Ага, — кивнул Гарри. — Я завтрашним вечером зайду в Одноглазого. Чувствую, улыбнется мне в черви. Ты тоже заходи, посидим, сыграем.
— Зайду, пожалуй, — сказал Джо и пожал цирюльнику руку, не касавшуюся волос императрицы.
Он спросил хозяина «Меч-рыбы» о комнате, и свободная для него нашлась. Комната оказалась в подвале, со щелью вместо окна. Там было сыро и прохладно, однако, вопреки ожиданиям, Джо с легкой душою уснул, как младенец.
Стрела — 2
6—7 мая 1775г. от Сошествия
Маренго
Эрвин ожидал расспросов от Джемиса. По логике вещей, кайр должен был возмутиться сразу, едва герцог высказал желание ехать в Маренго. Прямо в когти ядовитой Минервы — и без армии, одному! Ладно, втроем с Джемисом и Стрельцом — невелика разница. Но Джемис промолчал в столице, молчал и всю дорогу в поезде. Эрвин заказал вина, расположился поудобнее, мысленно приготовил остроумные аргументы для будущего спора с вассалом — но тот невозмутимо почесывал Стрельца и листал Максимиановскую хронику. Эрвину не осталось ничего, кроме как тоже посвятить вечер чтению. Потом он задремал (на сей раз, к счастью, без сновидений), а проснулся уже в Маренго.
Теперь наемный экипаж вез их по тенистым аллеям ко Дворцу Тишины, Стрелец рассматривал дорогу, запрыгнув на козлы и нагло дыша на ухо извозчику, а Джемис тренировал наблюдательность, выискивая в тенях крохотные скульптурки. Вот уж несколько веков каждый уважающий себя лорд Маренго считал долгом поставить где-нибудь в городе бронзовую миниатюру — неброскую и изящную, как все здесь. Обычно скульптурки сочетали в себе высокое и комичное: изображали, скажем, любовь жадного человека, охоту за дешевой славой, девицу-всезнайку, доброго короля со сварливым министром… За века таких скульптур накопились сотни, они были разбросаны повсюду: под деревьями, на фонарных столбах, в оградах домов, на балюстрадах и крышах. Замечая их, Джемис считал вполголоса: «Двенадцать… тринадцать… четырнадцать…» На двадцать второй Эрвин не выдержал:
— Кайр, вы так ни о чем и не спросите?
— Если прикажете, милорд.
— Прежде ваш язык не нуждался в моих приказах.
— Однако сейчас вы хотите ему приказать. Что ж, милорд, раз вы настаиваете, я спрошу.
— Я не настаиваю.
— Стало быть, не хотите, чтобы я спрашивал? Хорошо, не стану.
— Вы издеваетесь, кайр? Я хочу, чтобы вы спросили, потому что вы сами хотите спросить. А вы ждете приказа, как будто не хотите спрашивать, а я принуждаю. Вы так повернули, будто это я хочу ответить, но не могу без вашего вопроса, а уж если вы спросите, то я дам себе волю. Это унизительно, Джемис! Знаете, почему?
— Нет, милорд.
— Я тоже. Я сбился с мысли.
Джемис проводил взглядом бронзовую крылатую коровку:
— Двадцать три… Ладно, милорд. Почему вы решили поехать в Маренго без армии?
Эрвин ощутил соблазн оставить вопрос без ответа, но понял, что рискует тем самым достичь вершины идиотизма.
— Я преследую двойную цель: не дать Мими возомнить о себе, но достичь с нею мирного взаимодействия. Лорды Палаты должны увидеть такую картину: мы с императрицей во всем согласны, скачем в одной упряжке, но я впереди, а она — позади. Если увидят раскол между нами, то и Палата может расколоться, а этого не нужно. Если Мими вырвется вперед, то попробует найти союзников и избавиться от меня. Нет, лучший вариант таков: мы вместе, я — старший брат, она — младшая сестра.
— И как вы этого добьетесь?
Эрвин поглядел в спину извозчику, вполне допуская, что видит шпиона Минервы. Это даже хорошо: пускай передаст ей следующие слова.
— Оцените шедевр моей дипломатии — маневр под названием: «Сила слабости». Мы приезжаем в стан Минервы одни, без войска, и как бы отдаем себя в ее руки. Ей представляется возможность пленить или даже убить нас! Как думаете, что она сделает?
Джемис заметил гнома-пузана, лезущего на фонарь, и сосчитал:
— Двадцать четыре.
— Верно: Мими задумается. Прежде у нее не было возможности расправиться со мною, так что и думать было не о чем. Она не имела выбора. Сегодня — получит. А где выбор, там и ответственность. Прежде, чем принять нас, Минерва вынуждена будет поразмыслить, взвесить все возможные действия и их последствия. А именно этого я и добиваюсь!
Эрвин проводил взглядом встречный экипаж. Пассажиры — сударь и сударыня — приветствовали Эрвина с Джемисом взмахом шляп:
— Светлых дней в Маренго, господа!
Эрвин кивнул им и продолжил:
— Кроме того, мы покажем владычице свое доверие.
— А мы ей доверяем, милорд?
— По меньшей мере, верим в ее ум. Он не позволит ей наделать глупостей.
— Угу, — сказал Джемис и почему-то подмигнул Стрельцу. Тот языкато подышал в ответ.
— Да вы и сами это знаете, кайр! Если бы думали, что Минерва может нас убить, ни за что не согласились бы ехать сюда.
— Тут вы неправы, милорд. Я точно знаю, что Минерва не тронет меня. За вас не поручусь.
— Клянусь служить мечом и щитом своего сюзерена… Помните такое?
— Вы же не ждете, милорд, что я спасу вас от сотни лазурных. Очевидно, я здесь не за этим.
— А зачем же?
Экипаж обогнул уютную площадь с цветком-фонтаном посередке. На стебле, из которого лилась вода, примостилась бронзовая фея. Двумя руками обхватив конфету, она уплетала за обе щеки.
— Двадцать пять, — сказал Джемис. — Я здесь в роли слушателя ваших остроумных речей. На мой взгляд, отлично справляюсь.
За площадью началась аллея-туннель: ветви смыкались над нею, образуя зеленые своды. Дома стали реже, а затем и вовсе исчезли. По сторонам аллеи пестрыми полотнами развернулись цветники. Когда-то Дворец Тишины окружала защитная полоса, свободная от домов и деревьев, изрытая рвами и ямами-ловушками. За два века дворец не подвергся ни одному штурму, и полоса отчуждения превратилась в сад.
Экипаж остановился на площадке у ворот. Они были открыты, но извозчик не рискнул въехать внутрь:
