Вспоминая о произошедшем, по телу и сейчас пробегает табун мурашек, покалывая, раздражая кожу. Я чувствовала его нетерпение, ощущала, податливо плавилась под дрожащими, от накрывшей его сумасшедшей одержимости, пальцами, осязая подрагивающие от напряжения, скованные желанием мышцы, слышала его заводящие, полные откровенной похоти стоны…
На губах до сих пор вкус его губ… алчные, жадные, доводящие искру возбуждения в теле до апогея, пока не запылала, горя вместе с ним в его страсти, истлевая до пепла.
Зайдя в спальню, подошла к окну и, забравшись с ногами на широкий подоконник, села, подтянув к себе, и обняв дрожащими руками, ноги…
Поздняя осень начинает сдавать свои права, уже наступающей ей на пятки, зиме. Промозглые серые дни, подгоняемые дождями, чередуются с ночами и с, приносимым ими, колким снегом, соответственно моему настроению. Глядя на улицу, следя за увяданием природы, холод разочарования пробирает до костей, закрадывается глубоко в душу, озираясь там, по-хозяйски обживаясь, растекаясь по всему телу, сковывая его в тиски отчаяния.
Все правильно! Сама на придумывала — сама глотаю мнимые слезы крушения иллюзий, которых не видно снаружи, которые царапают мне щеки изнутри, льдинками своих граней…
Слышу, как поворачивается дверная ручка, впуская нежеланного гостя, вижу знакомый силуэт мужчины в проеме двери, кожей чувствую его нерешительность или это нежелание грубо нарушать мое уединение, разбираться не хочу, поэтому молча отворачиваюсь назад, к окну, тайком продолжая следить за ним, вглядываясь, ловя его отражение в стекле.
— Потом поймешь, — отчетливо произносит он, выходя и прикрывая за собой дверь.
— Потом пойму… — шепчу я, едва шевеля губами…
Я не имею права жить эмоциями, идя на поводу у своих обид, все это непозволительная роскошь для меня, поэтому осталась, а ложные мечты о сказке лопнули, как мыльный пузырь, не оставив после себя следа, лишь горечь полыни на губах и глубоко запрятанные мною воспоминания…
* * *
Неудовлетворение ревело во мне, вместе с несущимся по венам на безумной скорости разочарованием, подпитанным язвительным, не прекращающимся внутренним шепотом разума: не моя, не моя…
Не моя!!!
Конечно, не ожидал, что осталась, поднявшись наверх, в отведенную ей спальню, хотел убедиться, что ушла и еще раз сожрать себя живьем от непонятных переживаний и дикой тоски, которая прострелила мне левое плечо, безжалостно разрывая мышцы, не на вылет, а плотно застревая где-то совсем рядом с сердцем, щемящей болью напоминая о произошедшем.
Окинув взглядом пустую комнату, вначале, даже не заметил маленькую фигурку на подоконнике…
Чувствую желчь сожаления, привкусом горечи на языке, пока не выхватываю взглядом едва заметное движение у темного окна, и, в ответ на ее открытое нежелание понимать, раскаленной лавой накрывает раздражение неся с собой все оттенки вспыльчивости…
Оставив одну, слетел по лестнице вниз, злой, как чёрт!
На себя, на нее…
Зайдя в свою спальню, хлопнул дверью, с шумом поставив точку. Не желаю давать оценку ни своим действиям ни ее реакции на них…
Первым делом найдя на прикроватной тумбочке мобильный, быстрым набором позвонил в клуб:
— Иван, разобрались, что случилось с девчонкой?
— Сокол, там все просто: вроде как неофициально устроилась подъезды мыть, а ее не рассчитали.
— А заболела так почему?
— Так многоэтажка многоподъездная, вот и сломалась…
Чем больше слушал говорившего со мной, тем больше выходил из себя, приходя в бешенство, злость, направленная на себя, нашла выход. Цель уже маячила перед глазами, красной тряпкой вседозволенности, раззадоривая так, что от негодования сводило челюсти.
— Где?!!! — рявкнул в трубку так, что напугал говорившего.
— Так… На Северном…
— Конкретнее!!! — все больше злился я.
— Адрес сейчас сброшу. Сокол, только они под Севером все, подшефная контора…
— Понял. Адрес.
Нетерпеливо глядя на потухший дисплей телефона, сатанел, отсчитывая проходящие секунды, пока не услышал звук входящего сообщения. Пробежав глазами по написанному, откинул телефон на кровать и быстро оделся. Хватая ключи от машины, уже выходя из дома, поднял глаза на лестницу, ведущую на второй этаж… затем, решительно развернулся и вышел…
* * *
— Сергей Викторович, я не знала, не в курсе, что она за расчетом приходила…
Пыхтя и все еще пытаясь оправдаться, до отвращения упитанная, директор управляющей компании, домывала лишь первый подъезд, с непривычки, уже умирая от усталости…
А сколько их еще будет!
Без швабры, руками, склонившись, стоя ко мне раком, мыла на совесть под яростным взглядом моих наблюдательных глаз.
Вторая, дежурный администратор, начиная с девятого этажа отмывала стены все того же подъезда, на четвереньках сползая, оттирая каждое, написанное там матерное слово, а их, учитывая неблагополучный район и проживающий в доме контингент, было предостаточно.
До противности банальная ситуация злила так, что лишь увидев меня, взбешенного до крайности, обе безоговорочно взяли тряпки, ведра и молча двинулись в сторону подъезда. Конечно, мгновенно узнав о конфликте, к дому подъехал и Север со своими людьми, но вникнув в его суть, кивнул головой, соглашаясь, уступил мне право вершить самосуд.
Наглость и безнаказанность поражала. Легко обмануть девчонку, списывая деньги к себе в карман, проводя по документам полную выплату зарплат. Вспомнилось произведение Гоголя «Мертвые Души».
— Бл. дь, и время ведь другое, а люди все те же! — выругался я.
— Сергей, да брось ты этих дур, мои люди проконтролируют, слово даю! — уверил меня Север, прерывая мои размышления. — Давай в клуб. Не до утра же за ними наблюдать!
— Нет, я домой.
* * *
Зайдя в пустой дом, в негодовании отбросив ключи от машины на стоящий у входа столик, подошел к бару и, выбрав оттуда первую попавшуюся на глаза бутылку, упал с ней на диван. Небрежно забросив ноги на журнальный столик, закрыл глаза…
Пустой?!
Нет, наверху сердцем пульсировал образ идеальной, крайне раздражающей меня девчонки, волнующий, возмущающий, изводящий воображение. Впервые я почувствовал проходящий по всему дому живой трепет, источник которого находился сейчас в гостевой спальне. Временное пристанище, которое обдавало меня мертвецкой тишиной, стоило только войти в двери, сейчас ожило, будто огромный живой организм, растревоженный появившийся в нем гостьей. Никогда не любил возвращаться домой, стараясь допоздна задержаться в клубе, а тут летел, пусть на крыльях ярости, подгоняемый до сих пор не прошедшей злостью, но домой…
Сделав полный глоток коньяка прямо из бутылки, снова откинулся назад, прикрыв глаза, прислушиваясь к своим ощущениям и новым для меня шорохам:
