Да, за те три дня, что я здесь находилась, лег снег, вместе с первыми осенними заморозками. Из одежды, действительно, ничего не было, только то, что на мне, в чем из квартиры и забрал меня Сергей, поэтому рациональность в его словах была безусловно. Я молча кивнула, соглашаясь, делая первый глоток горячего напитка, зажмурившись от удовольствия.
— Потом заедешь в клуб, ближе к вечеру, откуда я и заберу тебя назад. Хорошо?
— Да, спасибо, — поблагодарила я, продолжая потягивать кофе, наслаждаясь вкусом молочной пены.
— В клубе зайди в бухгалтерию, получи аванс. Да, заполни документы на прием, как положено, поэтому паспорт из дома захвати.
Я аж поперхнулась, моментально побелев, встала, пытаясь занять себя, подошла к мойке, вылив остатки недопитого кофе, включая воду.
— Расскажешь? — мгновенно прочитав ситуацию, следя за моей реакцией, Сергей продолжал сидеть на месте, вопросительно подняв одну бровь.
— Нет паспорта, — обрубила я.
— Как нет?! Здесь, в Москве нет или совсем?
— Совсем…
— А приехала откуда? Где родители? — сосредоточенно, хмуро продолжил допрашивать он.
Развернувшись к нему, подняв голову, привычно встряхнув головой, подбадривая себя, хотела все рассказать, но увидела мелькнувшую вспышку жалости в его взгляде. Уничтожительная, ярким всполохом, словно молния, озарившая серое, с каждым сказанным мной словом, темнеющее небо глаз. Сочувствие, а тем более от него, словно кипятком обварило мне сердце, обожгло так, что я рвано выдохнула, не ожидая настолько сильной боли, словно его оболочка вздулась волдырем беспощадной правды, теперь нарывая, пульсируя от нежелания принимать сострадание и его благородное участие.
— Из Воронежа. Родители там остались. Семья благополучная, поэтому жалеть меня не стоит, сама сбежала, по своему глупому, эгоистичному желанию. А документы просто не оформляла.
Смотрю на него, не отводя взгляд, проглатывая свое вранье, комом застревающее в горле. Повисшая между нами неправда, вязкой стеной отдаляет нас друг от друга и я вижу это по его глазам, предательски отводя затравленные свои, но молчу, не желая признавать ложь.
— Поехали?
Решительно встает с места, протягивая мне пустую кружку и я благодарно, с явным облегчением выдыхаю, не желая продолжать неприятный мне разговор.
* * *
Отпирая обшарпанную дверь комнаты, заходя внутрь, только сейчас ясно увидела все недостатки своей жизни…
Холодная, сырая комната встретила неприветливо, с безразличием, но теперь я замечала это, видя бедность, изъян, каждую окружающую меня прореху. Подойдя к старому шкафу, достала оттуда мамины шерстяные носки, натянув которые, залезла с ногами на кровать, садясь спиной к стене, подтянув к себе ноги.
Жалость… Я никогда не жалела себя, стараясь не болеть сердцем, а принимать свою жизнь, как данность, и научилась с этим жить. Но сегодня, когда увидела толику сочувствия в его глазах, расклеилась, растревожив шкатулку воспоминаний, которую запрятала глубоко внутри себя. Я не хотела всплеска этих чувств и сейчас давилась от них, задыхаясь от потока эмоций, мучаясь от ноющей внутри меня печали…
Я старалась все изменить! Как могла, учитывая свой возраст и крайне ограниченные возможности, стремилась к лучшей жизни, силилась помочь братишке, но, оказывается, все время, тщетно, беспомощно топталась на месте, лишь выживая, не двигаясь вперед. Сейчас, впервые все это осознавая, дрожала от жалости к себе, натягивая на себя старое шерстяное одеяло, укрываясь им с головой, как будто отгораживаясь от нещадно бьющих меня эмоций…
Глупая… Наивная дура! Возомнившая, что сможет выбраться из ямы крайней бедности без чьей либо помощи…
Душа выворачивалась наизнанку, скручиваемая от страданий, а я глумливо продолжала бичевать себя, стегая сердце кнутом горькой правды, нанося раны, которые теперь долго не зарубцуются, еженедельно продолжая медленно кровоточить, подпитываемые ядом внутренних терзаний.
Часы летели, а я продолжала сидеть, не замечая времени…
Не хотела обидеть Сергея очевидной ложью, но не умея принимать от людей заботу, стеснялась признаться в своей беспомощности, открывая окружающим уязвимые места в придуманной и накинутой мной броне самостоятельности. Заметила мелькнувшую в его взгляде искорку разочарования, которая, сигнальной ракетой, вспышкой, осветила хмурый, стальной цвет его глаз, а потом, медленно падая вниз, гасла, затухая, оставляя только уничтожающее меня безразличие.
Потянувшись к подоконнику, рукой отбросила в сторону лежащие там рекламные газеты, обнажив потертую фотографию. Аккуратно взяв ее, пальцем погладила все еще глянцевую поверхность, вспоминая момент и причину нашего, вынужденного, случайного знакомства с Сергеем…
Имела ли я право просить его об очередной услуге?! Не воспримет ли просьбу о помощи с документами, как шантаж, найдя в ней несуществующую неконтролируемую жадность?!
Встав, доставая из шкафа спортивную сумку, первым делом, положила туда фото, бережно завернув его в чистый тетрадный лист бумаги. Отдам. Без всяких условий. Приняв это решение, выдохнула, сбросив с плеч гнетущий, ломающий меня промах. То, что ставила ему условия, сейчас считала огромной ошибкой, которая, совершенно очевидно, и погасила его огонь желания, вылив на него ушат остужающей, ледяной воды, разочарованием потушив пожар интереса. Моя оплошность, признаю неправильность своих действий, но изменить ничего нельзя, можно только исправить…
Просмотрев скудное содержимое шкафа, достала пару старых, потертых, но любимых джинсов, две симпатичные футболки, застиранные, но в приличном состоянии, сразу исключив толстовку с капюшоном и спортивные штаны, закинула в сумку единственное приличное платье и туфли. Подумав, сняла и положила в боковой карман мамины носки…
Приняв душ, натянув рваные джинсы, и черную обтягивающую водолазку, накинув на плечи единственную старую курточку, выключив свет в комнате, вскинула сумку на плечо. Закрывая двери, еще раз оглянулась назад, и измученное, истерзанное переживаниями сердце, прошила щемящая тоска. В глубине души я все для себя решила и отчетливо понимала, что никогда больше не вернусь сюда…
Зайдя к соседке Светлане, отдала ей ключ на сохранение, пообещав внести деньги за аренду до конца месяца. Попросив телефон, отошла в сторону, набрав заученный наизусть номер, в ожидании отсчитывала гудки.
— Ирина Павловна, здравствуйте, — как только услышала первое «алло», — это Слава. Как там мой?
— Славочка! Все хорошо, не переживай. С деньгами можем подождать…
— Нет, все в порядке. Сегодня получу аванс и вам вышлю. Должно хватить и на учебники и на пуховик для братишки. А в конце месяца, вышлю еще, — быстро успокоила ее я. — Этот как? Лютует?
Никогда, после того, как сбежала, больше не называла ненавистного отчима по имени, глупо считая, что безликий он мной наказан…
