Она начинает сопротивляться, размахивая руками и ногами, пытается меня ударить, а мне становится смешно от таких глупых попыток справиться со мной.
— Отпусти! Пусти меня! Ты сказал, что не будет насилия!
Мне хочется смеяться от того, как она отчаянно ищет выход из ловушки, в которую саму же себя и загнала. Член рвется на свободу. Ткань почти до боли стягивает, превращая возбуждение в пытку, от которой нет спасения. Только когда вгоню его в нее по самые яйца, получу свободу. Тогда агония закончится, и я смогу спокойно жить. Наверное.
— Его и не будет. — Наверное, моя улыбка жуткая, потому что на лице Марины появляется ужас, а в аромате карамели чувствуется запах страха. Страх, и больше ничего. — Ты пришла ко мне. Сама. Признала это. А значит, ты здесь добровольно.
— Нет! — Она пытается ударить меня, молотя крошечными кулаками по воздуху. — Не добровольно!
— Да неужели? — Выгибаю бровь и начинаю расстегивать ремень. — Тебя кто-то заставил?
— Ты — урод! Ненавижу тебя!
— Это я уже слышал. — В конце концов, просто выдираю шлевки с мясом. Пуговица с оглушительным стуком падает на пол. Сейчас все мои чувства обострены до предела. Я слышу все. Абсолютно все. Ток крови в ее венах, грохот сердца и биение жилки на виске. Как стекает испарина по коже.
Она дергается, пытается выбраться. От каждого движения грудь трясется и подпрыгивает, превращая мое возбуждение в бешенство.
Да, сейчас. Именно сейчас. Больше я ждать не смогу. И не буду.
Накрываю рукой ее живот. Пальцы скользят к киске. Ее складочки нежные и мягкие, но сухие. Ничего, это тоже можно исправить.
В каком-то диком помешательстве хватаю еще одну открытую бутылку с вином и выплескиваю прохладную жидкость на ее бедра.
Марина вскрикивает, и от этого звука, я едва не кончаю. По гладкой коже стекают алые ручейки — это самое возбуждающее, что я когда-либо видел. Они текут по тонкой полоске волосков, скатываясь между нижних губок, и мне хочется сохранить это воспоминание на века. Не знаю, существует ли что-то прекраснее этого зрелища. Нет, не существует.
Ее бедра дрожат, живот сокращается. Но я держу так крепко, что кажется, будто она пытается податься мне навстречу. Этот обман полностью овладевает мозгом. Я стягиваю брюки вместе с трусами ровно настолько, чтобы освободить ноющий от боли член и яйца. Плевать на все. Она моя. И всегда будет моей. Неважно как.
Приходится отпустить Марину, чтобы обхватить ствол и прижать головку к ее входу. Она пользуется этим, пытаясь освободиться, но только сильнее прижимается ко мне. Ее движения пьяные, не скоординированные. Между нами нет ничего романтичного и нежного. Борьба и похоть. Ненависть и одержимость. И почему-то мне это нравится. Да, я хочу владеть ею именно так. Подчиняя себе и ломая ее сопротивление.
Аромат вина, карамели и собственного возбуждения кружит голову, лишая последних остатков разума. Я смотрю на лицо Марины, на котором смешались ненависть и страх. Смотрю на ее грудь, которая дрожит и колышется в разные стороны от каждого движения. Смотрю на набухшие соски, которые вытянулись вверх, став похожими на наконечники стрел. Хочется сожрать ее взглядом. Поглотить. Вобрать в себя и вечно носить с собой.
Врываюсь в нее резким движением, но тут же замираю. Она настолько тесная, что это причиняет боль. Горячая и сухая, она не хочет впускать меня даже сейчас, но я знаю, что преодолею это сопротивление в любом случае.
Головка уже внутри, хоть это и стоило огромных сил — сил, чтобы сдержаться и не вбиться в нее одним броском. Она сдавливает меня тисками. Сжимает так, что дыхание застревает в груди. Давлюсь воздухом, но все равно продвигаюсь вперед. От соприкосновения с Мариной по всему телу начинает растекаться пламя. Медленно, очень медленно, от чего каждое движение становится совсем нестерпимой пыткой. Но так хорошо, как сейчас, мне не было еще никогда. Я наконец в ней. Совсем немного, но уже от этого хочется кончить. Я знаю, что не продержусь долго, но я этого и не хочу. Лишь бы оказаться в ней. Погрузиться полностью и отпустить себя на волю. Возможно тогда я смогу хоть немного взять себя в руки и стать прежним.
В ней невероятно. Мне нужно большее, и я делаю резкое движение вперед. В нее. От сухого трения становится сладко больно. Марина молотит кулаками по моей груди, пытается встать и бросает мне какие-то оскорбления, но я не воспринимаю уже ничего. Мне просто нужно оказаться в ней так глубоко, что мы станем единым целым.
Она неожиданно замирает, и я пользуюсь этим. Продвигаюсь еще немного вперед, стараясь не причинять ей лишней боли, хотя больше всего хочется отдаться слепой жажде долбиться в нее из последних сил. Она напрягается вокруг меня. Сжимает член, пытаясь остановить мое проникновение, не дает двигаться дальше. Но даже это несет такой кайф, что перед глазами темнеет. Я тянусь к ее груди, сжимаю между пальцев набухший сосок.
И в этот момент Марина вдруг приподнимается над столом. Я почти уверен, что она хочет меня поцеловать. Тянусь к ее губам и совершенно не ожидаю того, что в ее руках блестит темное стекло. Бледные пальцы сжимают бутылку с вином. Ту самую, из которой я поливал ее живот. В голове пролетают мысли, зачем она взяла ее. Но ни одной даже близкой к тому, что Марина делает через секунду. Холодное стекло касается виска и разбивается на десятки осколков. По голове текут сладкое вино и соленая кровь. На Марину сыпется град стекла, а меня прошибает болью. Острой и быстрой, моментально проходящей, но обидной.
Кровь течет на глаза, капает на тело Марины. Она тяжело дышит, а я медленно прихожу в себя.
Она ударила меня… Наверное, правильно сделала. Я заслужил. Но это лишь еще один повод наказать ее.
Отрезвление было таким же кратким, как и вспышка боли. Я пьянею с новой силой. Потому что древние инстинкты оживают и берут верх. Они требуют пролить ответную кровь и взять то, что по праву мое.
Она моя!
Я трясу головой, пытаясь согнать кровь с век.
— Думаешь, меня это остановит? — Знаю, что выгляжу жутко — окровавленный и улыбающийся, как безумец. Но Марина должна быть наказана. Просто потому, что я сильнее. Тошно от самого себя, но оторваться от нее нет сил. Я все еще в ней. Она сжимает меня так же туго, как и несколько секунд назад. Каждая вена в моем теле напряжена и пульсирует до предела. Киваю головой на острый осколок горлышка, до сих пор зажатый в ее ладони. — Можешь вогнать мне в глотку. Но я все равно сделаю это.
Наверное, мы оба не ожидаем того, что я делаю, произнося это. Тело действует само, ведомое инстинктом взять свою самку. Я четко чувствую тот момент, когда рву тонкую преграду, отделяющую меня от того, что стало нужнее, чем воздух, пища и еда. Марина кричит так громко, что на какие-то секунды ее крик — единственное, что я слышу. Я разрываю ее и растягиваю. Член сплавляется с горячими стенками ее влагалища. Кровь порванной плоти, горячая и густая, омывает ствол, делая проникновение легче и жарче. Я вбиваюсь в нее одним броском, от которого, кажется, зависит жизнь.
