По щекам Марины текут слезы, она часто дышит и всхлипывает наполовину со стонами. Но каждая секунда внутри нее слишком бесценна, чтобы я останавливался.
Там, где мы соединены, становится так горячо, что я больше не могу сдерживаться. С трудом и хрипом начинаю двигаться внутри, ощущая, как ее тело продолжает сопротивляться. Даже сейчас она не хочет подстраиваться и растягиваться под меня. Все так же сжимает, мешая проникнуть глубже. Но это не останавливает. Наоборот, в этом какое-то острое, болезненно-прекрасное наслаждение, от которого я ни черта не соображаю.
С хлюпаньем и шлепками, я начинаю долбиться в Марину. В ней нереально. Как будто я умер и оказался где-то между адом и раем. В том месте, где они соприкасаются и проникают друг в друга. С одной стороны — наслаждение, равного которому по силе нет. С другой — вечные муки и боль, которая сводит с ума. Я в этом пограничном состоянии и не осознаю ничего, что происходит вокруг. Мое тело настроено на стоны Марины. И хоть я понимаю, что это стоны боли, но обманывать себя по-прежнему легко. Я запросто воображаю, что ей нравится. Что кровь, запах которой растекается по воздуху, на самом деле — шелковистая смазка, которая помогает двигаться быстрее, в том сумасшедшем темпе, который мне сейчас необходим.
Тело Марины блестит от испарины, и я наклоняюсь, чтобы лизнуть несколько капелек, замерших между напряженными ключицами.
Я долблюсь в нее отчаянно и грубо. Не обращая внимания ни на ее боль, ни на свою. Трение становится такой силы, что кажется, будто с меня сдирают кожу. Вопреки мои попыткам, она сжимает меня все крепче. Влагалище сокращается вокруг члена, затрудняя проникновение. С каждым движением я пробиваюсь внутрь с диким боем. На мои собственные территории. Завоевывая их снова и снова. Язык находит капельки пота. И в этот момент спину опаляет жгучей болью. Меня подбрасывает, когда я осознаю происходящее.
В ладони Марины зажат окровавленные осколок бутылки, которым она воспользовалась так, как я и сказал.
Спина горит от боли, и в этот момент, она сжимается вокруг моего члена так, что я не выдерживаю. Кончаю внутрь нее, рыча, обливаясь потом и собственной кровью. По мне проходит огненный ветер, выжигая все нутро. Я дрожу и бьюсь в ней, стараясь протиснуться еще глубже. Чтобы внутри она вся оказалась помечена мной.
Меня словно растягивают на дыбе. Все тело разрывает в разные стороны, мышцы скручиваются в канаты. В ушах шумит кровь. С толчками она вырывается из раны на голове и спине. Почему-то это делает наше соединение каким-то особенным. Будто мы теперь связаны кровью. Ее и моей. Навсегда. Меня все еще кроет нереальным наслаждением. Дышать тяжело. Огонь продолжает пожирать тело, душу и разум. Внутри Марины так сладко, что я хочу провести в ней вечность. Просто быть соединенным с ней. Чувствовать, как она сжимает меня собой и рвано дышит.
Я просто падаю на нее, вдыхая аромат ее кожи и волос. Моя сладкая карамель пахнет болью, ненавистью и горечью. И все равно это самый потрясающий аромат на свете. Я наполняюсь им настолько, насколько могу. Запах нашего первого раза. Сумасшедшего, ненормального, кровавого, но первого. Самого потрясающего секса, какой только был в моей жизни.
Нет, не секса… Я понимаю, что сделал что-то до безумия неправильное, но для меня это не секс. Это — пресловутое занятие любовью. Пусть я и извратил его до неузнаваемости.
Огромных усилий стоит приподняться и посмотреть Марине в глаза. Это самое сложное, что мне когда-либо приходилось делать. Наслаждение все еще бурлит в крови и не покидает ни одной клетки моего тела. Сейчас кажется, что оно будет длиться вечно. Даже страшно думать, что я почувствую, когда все будет и по ее желанию. Хотя… после сегодняшнего она вряд ли когда-нибудь захочет…
Глаза Марины опухли и покраснели от слез. Искусанные губы стали алыми, словно та кровь, которую мы пролили друг другу. Лихорадочный румянец на мертвенно-бледной коже и спутанные волосы. Из голубых ее глаза снова превратились в бирюзовые, как драгоценные камни, названия которых я никогда не узнаю.
Она смотрит на меня так, словно не видит. И я понимаю, что действительно не видит. На моем месте сейчас пустое пятно, и одному богу известно, что творится в ее голове.
Мне никогда не проникнуть в ее разум. Не разгадать, как она мыслит. Пальцы дрожат, когда я касаюсь ее горла, но она никак не реагирует. Даже не моргает. Замерла в пугающей неподвижности, погрузившись в себя. Я очерчиваю ее губы, припухшие и мягкие. Опускаюсь ниже, проходясь по дуге ребра под грудью.
Неожиданно она моргает и впивается в меня ядовитой бирюзой.
В ее глазах столько ненависти, что я тону в ней. Даже прикасаться к Марине становится больно. Отдергиваю руку, понимая, что больше не могу. Не могу выносить это. Рядом с ней сила воли летит к чертям. У меня не получается сдерживаться, и это… Это толкает меня от одной ошибки к другой. Пора признать, что я не знаю, как с ней правильно. Но и терпеть мочи больше нет.
Я сделал то, чего хотел избежать больше всего на свете. Поступил с ней так же, как отец с матерью. И… ни капли не жалею об этом. Вот, что самое хреновое во всем произошедшем.
Я наконец сделал ее своей. Заклеймил. Кончил, наполнив своей спермой, смешав наши запахи. Теперь она часть меня, как и я — часть ее. Это значит, что мы неразрывно связаны до смерти и даже после нее.
Марина пронзает меня взглядом и равнодушным спокойным голосом неожиданно спрашивает:
— Все?
Как ей удается? Как ей, вашу мать, это удается?! Одно слово, и я уже с головой погружен в ярость. Разодрал бы ее на части, на куски! Как можно одновременно любить ее, сходить с ума, и ненавидеть до обжигающей злости? Ненавидеть то, что она настолько совершенная. Идеальная. Созданная для меня, но не желающая мне принадлежать. Как такое возможно? Почему судьба посмеялась надо мной? За что?! За что-о-о?!
Все тело горит от ран, которые она мне нанесла. Но, наверное, и ей не лучше. И все-таки я не желаю так просто отпускать ее.
Пусть еще полежит здесь. Подо мной. Пусть помучается, как мучаюсь я. Пусть испытает хоть десятую часть того, что испытываю я.
Рубашка пропиталась потом и кровью, сковывая движения. И наверное, я разорвал бы ее. Но тогда она увидит, что я тоже уязвим. А этого она видеть не должна. Никогда.
— Нет. — Стоит мне сказать, и в ее глазах вспыхивает бледный огонек. — Я только начал тобой пользоваться.
О, да… Она совсем не равнодушна. В глазах начинает разгораться злость, и даже это в ней меня возбуждает.
Наверное, это очередная ошибка. Наверное, мне следует сдержаться. Наверное, мне нужно извиниться, сказать, что сожалею и что не должен был так поступать. Наверное… Но я пру вперед, как разбуженный посреди зимы медведь. Напролом и яростно, сокрушая все и желая причинить ей боль — отдать часть своей, чтобы скинуть с себя хоть немного этой ноши, которая мутит разум.
— Но пока ты мне не нужна. У меня важная встреча.
