— Ну бабушка, — нахмурилась Джиневра.
Стратегически неверно. Если бы она попросила прощения, шанс был бы, и немалый.
— К себе в комнату, — повторила ледяным тоном мать.
Джиневра заревела и пошла. Видимо, к себе в комнату. Марио украдкой на неё глянул — быстро и точно. Наверное, подумал, что бы сделать, чтобы тоже уйти к себе.
Тем временем принесли сладкий пирог и кофе. К счастью, все дискуссии о том, какой крепости его следует пить, давно произошли и завершились. Вкуса пирога Себастьяно не почувствовал, наверное, он был всё же съедобным. Можно выдыхать и идти восвояси.
Марио поблагодарил и исчез, только его и видели. Анджелина известила, что отправляется куда-то на встречу с кем-то. Себастьяно остался за столом вдвоём с матерью.
— Слушай, а по-человечьи совсем нельзя? — спросил он, сощурясь.
— Ты о чём? — мать всегда охотно принимала вызов.
— Обо всём вот этом. Чтобы более съедобная еда, и менее казарменная обстановка за столом.
— Ещё скажи — руки не мыть перед едой. Им дай волю — вообще будут есть в постели или за компьютерами!
— Ну так они всё равно будут это делать, как только у них появится такая возможность. Или просто купят по пять пачек чипсов и проглотят, а потом сама понимаешь, что дальше, — Себастьяно взялся за кофейник, но тот был пуст.
Тут же его утащили в кухню, чтобы наполнить.
— А ты будешь пить крепкий кофе, пока у тебя в желудке не образуется дыра, — кивнула мать.
— Именно. А когда образуется — пойду к своему врачу, и попрошу эту дыру залатать. Или — к доктору Доменике Фаэнце-старшей. А пока — хочу, чтобы у меня был ещё и этот вкус жизни.
Дворецкий вернулся с кофейником и наполнил его чашку.
— Если тебе так хочется что-то поменять в жизни Марио и Джиневры, ты можешь вернуться жить домой, — сообщила мать.
— Спасибо, я подумаю над твоим щедрым предложением. Не уверен, кстати, что тебе понравится результат. Потому что это не только плюс я, это ещё плюс некоторые мои люди и охрана. И постоянное движение вокруг меня. О спокойствии и тишине придётся забыть. Ты готова?
— Я всё же надеюсь, у тебя хватит разума не тащить домой свою кошмарную работу,
— Исключено. Специфика работы такова. И не притворяйся, что ты этого не знаешь.
— Мы уже не раз говорили о том, зачем тебе эта работа, и почему ты не хочешь найти себе что-то более достойное.
— Именно так. Мы оба не сходим со своих позиций, с годами ничего не меняется. И ни один не придумал для второго никаких убедительных аргументов. Поэтому пока оставляем всё, как есть. А сейчас я пойду беседовать с Джиневрой, и убедительно прошу тебя не вмешиваться, что б ни происходило.
— Что ты собираешься с ней делать? — изумилась мать.
Ну да, он раньше дочерью почти не интересовался. Видимо, был неправ.
— Для начала — разговаривать. А дальше — как пойдёт.
43. Как дикий человек из пустыни
* 103 *
Джиневра отозвалась на стук в дверь удивлённым «кто там»? Ну да, мать никогда не утруждала себя тем, чтобы постучать в дверь. Хоть к кому. И сейчас, наверное, не утруждает. А дочь сидела за столом, подвернув под себя ногу, и что-то кому-то писала. Увидев Себастьяно, изумилась, но телефон из рук не выпустила.
— Что тебе надо?
— Поговорим? — спросил он, входя.
Интересно, она сама выбрала этот дивный розовый цвет в зашкаливающих количествах? Всё понятно, отягощенная розовым наследственность, но должно же в ней быть что-то и от него! Кроме внешней схожести.
— Зачем мне с тобой говорить? — нахмурилась она.
— Мне есть, что обсудить с тобой.
— А мне нечего, — пожала она плечами. — Я ещё не забыла, что ты сдал меня в больницу.
— А если бы не сдал, то что? До сих пор болела бы? Мы все, вообще-то, не вечные, и если болезни не лечить, то от пневмонии можно умереть.
— Как мама?
— Нет, не как мама. Но тоже умереть. Тебе это зачем?
Джиневра задумалась.
— Ни зачем.
— Уже хорошо. Вот что я думаю — пойдём-ка с тобой погуляем.
— Куда это? — вытаращила глаза дочь.
— На улицу. В какое-нибудь приятное место. Где можно посидеть и поговорить. Или у тебя сейчас что-то срочное?
Кажется, разрыв шаблона мы получили.
— Нет, но… А если я скажу, что срочное?
— Тогда ты будешь делать своё срочное, а я поеду домой. В другой раз поговорим.
— И бабушка запретила мне выходить из своей комнаты!
— Со мной вместе ты сможешь это сделать.
— Правда? — дочь смотрела заинтересованно.
— Да, она не будет нам препятствовать.
— Тогда пошли, — Джиневра сунула телефон в карман, глянула в висящее на стене зеркало, прошлась лежащим тут же на столе гребнем по волосам и взглянула на Себастьяно.
— Пошли, — кивнул он.
Открыл дверь и пропустил её вперёд. Она оглянулась с недоверием, потом пошла.
— И что теперь? — спросила, когда они вышли на улицу.
— У тебя есть какое-нибудь любимое место? Где можно посидеть и поговорить. Или где можно походить и поговорить?
— Не знаю, — покачала головой.
— Вы же с подружками куда-то ходите?
— Ну да, но там всегда понятно, для чего нам это нужно, — она смотрела с вызовом.
— А сейчас, значит, непонятно. Хорошо, тогда садись в машину, поехали.
Джиневра по-прежнему излучала волны недоверия, но возражать не стала.
— А можно посмотреть? — кивнула она на брелок-леопарда, рождественский подарок Элоизы.
— Смотри, — он протянул ей связку ключей.
— А леопард потому, что он у нас всех на гербе?
— Точно.
— А где такого взять?
— Мне подарили на рождество, и я понятия не имею, откуда этот зверь взялся. Но мне он нравится.
— Мне тоже. Ты можешь узнать, откуда их берут?
— Я могу подыскать тебе похожего. Куда ты его применишь?
— Не знаю, — честно сказала Джиневра. — Может быть — на телефон.
На телефон будет великоват.
— Я подумаю и поищу.
— Спасибо, — Джиневра вернула ему ключи.
Неплохо. Но обнадёживать себя не следует.
Он привёз Джиневру к боковому входу в сады Ватикана. Право на проникновение внутрь у него было безусловное, но он им почти никогда не пользовался.
