— Тебя что, вот просто пускают, и всё? Если тебе захотелось тут погулять?
— Пускают, и всё. Я работаю на его святейшество, если что.
Джиневра внимательно его осмотрела — как будто впервые увидела.
— Ты же занимаешься какими-то сомнительными делами с сомнительными людьми, — выдала дочь.
— Это кто тебе сказал?
— Бабушка.
— Она пошутила. Пошли, вон там, в розах, есть скамейка, на ней можно посидеть.
Джиневра безропотно пошла к предложенной скамейке и забралась на неё.
— Здесь красиво, — отметила она.
— Да. Здешние садовники — героические люди. Скажи, Джиневра, что там за история с бабушкой, которой ты не сказала, что её вызывают в школу, и с горничной, которую чуть не уволили за какие-то твои дела? Я не вникал, потому что хочу послушать о проблеме из первых уст, так сказать.
— И для этого ты меня сюда притащил?
— В том числе. Здесь нам не помешают. И не подслушают.
— А если я ничего тебе не скажу?
— Не скажешь — и не скажешь, — пожал он плечами. — Но нам всем нужно как-то жить дальше. Понимаешь, совершают ошибки все. Но только совсем уж глупые люди совершают их постоянно.
— И ты тоже что ли? Совершаешь ошибки?
— А куда без них? Конечно.
— Например? — она смотрела, сощурившись… как бабушка Леонелла.
Например — я женился на твоей матери, а ещё потом породил тебя, и теперь не знаю, что с тобой делать.
— Например — принимаю неверные решения, от которых потом зависят судьбы других людей. Или вот недавно не послушался предостережения от компетентного специалиста, и сломал в итоге руку.
— Да? Так ты сам виноват, что руку сломал?
— Не могу сказать, что именно виноват, но определённо — сам.
— Но тебя же вылечили?
— К счастью, да. Меня в тот же вечер собрали отличные специалисты.
Джиневра задумалась.
— А больно было?
— Да, неприятно. Пока не обезболили. Но не самое страшное, что было в моей жизни.
— И у тебя ещё шрамы остались, — она внимательно посмотрела на его запястье, потом дотронулась пальцем.
— Да, остались. Но в остальном всё хорошо. Так вот, о чём это мы. Что случилось с горничной?
— Она меня терпеть не может.
— А ты её?
— Тоже. Она разговаривает со мной через губу, и я подслушала, как они обсуждали меня с другими — она прямо не сдерживалась. А я ей ничего особого не сделала. Я разговариваю с ней, как бабушка, а ей не нравится.
— А сколько ей лет?
— Ну…не знаю. Как тебе, наверное.
Нда.
— И почему она ещё сама не уволилась от такой жизни?
— А ей деться некуда. У неё семья. Про это я тоже подслушала.
— Скажи, а тебе очень сложно вести себя с ней, не как бабушка, а как просто приличный человек? Понимаешь ли, ты не бабушка. Бабушка платит ей зарплату. А ты?
— А я… а я с бабушкой!
— Как ты думаешь, все те люди, которые работают в доме, они довольны своей работой?
— А я откуда знаю? Наверное, если они у нас работают.
— А почему они тогда меняются со страшной скоростью?
За последние десять лет незыблемо сохранялась только тройка — управляющий-повар-материна горничная. Остальных Себастьяно даже и по именам не запоминал.
— Не знаю, — пожала плечами Джиневра. — Находят что-то лучшее, наверное.
— А тебе приятно, когда кто-то то и дело находит себе кого-то лучше, чем ты?
— Что? — Джиневра задумалась.
— Ничего. Ты всегда проигрываешь. И будешь проигрывать, пока не научишься благодарить за то, что для тебя делают. Ты им не платишь, но работают они в том числе и на тебя. Твоя плата — вежливость и всё то, чем ты сможешь облегчить их работу. Хочешь спать в грязной постели? Хочешь есть из грязной тарелки?
— Не-е-е-т!
— Тогда я лично буду тебе весьма благодарен, если ты попробуешь — хотя бы попробуешь — вести себя как девочка из приличной семьи, а не как дикий человек из пустыни.
— Чего это я из пустыни?
— Что ты сказала про ту горничную?
— Разбила чашку, и наврала, что это она.
— И бабушка хотела её уволить?
— Да. А потом посмотрела в камеры. И не стала увольнять. Но отругала меня и оставила на три дня без сладкого.
— А если я ещё раз услышу о таком — то оставлю на неделю без связи. Заберу телефон и планшет.
— Ты чего? — заорала было Джиневра, потом посмотрела на него — и замолкла.
— Ничего. Запоминай — это минус тебе. Если от тебя бегут люди, которые на тебя работают — это не про них, это про тебя. Это не они плохие, это ты невыносимая. Что там было в школе?
— Ничего особенного. Я сказала одному человеку, кто он есть на самом деле.
— А ты точно знаешь, кто он есть на самом деле?
Господи, пусть это будет хотя бы не кто-то из учителей.
— Ну конечно, — заявила красотка с невероятно самоуверенным видом. — Он никогда не делает уроков, он всегда опаздывает, и хамит учителям.
— И?
— Наша классная сама его ругает, на чём свет стоит.
— И ты решила, что тебе тоже можно?
— Он сказал, что я дура.
— А ты всегда делаешь уроки в срок, не опаздываешь, и не сказала учителям ни одного недоброго слова? — усмехнулся он.
— Нет, почему. Всякое случается, ты вот сам говоришь.
— С тобой случается, а с другими?
— Да я уже не могу их слышать, они мне всё время говорят, что я дура, и что мне оценки ставят не потому, что я выполняю задания, а потому, что бабушка заставляет это делать!
— А как на самом деле? Только честно, ладно? Я тебе оценок ставить не буду, если что. Но мне надо понимать, что вообще происходит.
— Ну… по-разному, — прошептала она.
— Это как? Мне бы деталей. Я, понимаешь ли, умею решать проблемы, но мне нужно о них знать как можно более полно.
Джиневра снова воззрилась на него, как на привидение.
— В прошлом году ко мне придиралась учительница математики. Бабушка сходила в школу и поговорила с ней. С тех пор ко мне не придираются, и я не всегда выполняю всё, что задают, в срок.
— Бабушка напугала бедную учительницу своим напором, и ты теперь этим пользуешься? — поднял он бровь.
— Ну да, — согласилась дочь. — Я не всегда успеваю уследить за происходящим на уроке, и потом не всегда всё делаю.
