По-видимому, он мог бы уже тогда отойти от дел и не сделать больше не единой фотографии. Он уже написал четыре книги, в том числе «Как повелевать взглядом» и «Горгоны и богини», обе они выдержали по невесть сколько изданий, так что у него появилось полно денег. Но он вместо этого двинул в Калифорнию, в Лагуна-Бич, прикупил там дом на отшибе, которому суждено было стать такой неотрывной частью его легенды, как и тот глупый мотоцикл, и открыл свою школу.
Помню, как только он вселился в дом, так сразу прислал мне адрес, и я попросила моего шофера отвезти меня посмотреть дом. Мама к тому времени уже скончалась, мы похоронили ее в Солт-Лейке, место поминальной службы пришлось охранять полиции, чтобы сдерживать толпы народа и репортеров, поскольку те знали, что я там присутствую.
Известно, как выглядела студия Рональда, так что мне незачем ее описывать. Тот трехсторонний передний угол строился под старинную английскую деревню, задняя же часть под простой штукатуркой выдавалась до самого заднего склона холма. Я понимала, почему дом будет для него идеальным. Он давал ему сколько угодно света, сам Рональд жил в апартаментах на втором этаже, я же, однако, сразу, еще до того, как внутрь зашла, ощутила неприязнь к этому зданию. Если вы видели его фото, ступайте и взгляните на них еще раз, посмотрите, сумеете ли заметить это. Что-то неудобное в его фасаде, нет, ни на лицо, ни еще на что не похоже, просто похоже на то, что дом вот-вот накренится, а то и рухнет. У меня, смотревшей на него с улицы, от этого голова заболела, а то было еще до того, как я увидела подвал.
Подвал – истинная причина, почему Рональд купил этот дом, во всяком случае, так он мне сказал в тот день. «Не во многих зданиях Калифорнии подвалы имеются», – сказал он мне, сводя вниз по деревянной лестнице.
Стены подвальные были сложены из камня, скрепленного неуклюже положенным раствором. Полом служила утрамбованная земля. Странное чувство вызывало это место, сырое и жаркое, а запах стоял такой, что вызывал у меня в памяти жилища зверей в зоопарке. В центре помещения стоял длинный антикварный стол, накрытый для пира, хотя тарелки и блюда на нем были завалены не столько едой, сколько грудами костей и черепашьих панцирей. Вокруг повсюду стояли софиты и фотокамеры на штативах. В этом-то помещении Рональд и снял большую часть фотографий, которые вам, видимо, знакомы, те самые, которые позже станут называть его «гротесками». Грубо сложенные стены видны на заднем плане некоторых уцелевших из них.
Догадываюсь, о чем вы думаете сейчас, и ответ мой: да, Рональд действительно опять фотографировал меня, когда в костюме, когда и в том, что мы привычно звали «раздевкой». Я даже позировала для некоторых из его гротесков, хотя они меня и не особо-то привлекали. Помню, на одном я была какой-то нимфой, выбивающейся из поддельного дерева: камера Рональда трюкачески обращала понемногу мою кожу в кору. Насколько мне известно, ни одно из этих изображений не уцелело в том, что произошло позже, и всего одно из них вообще снималось в подвале. Во мне стойко сидела, как я тогда расценивала, иррациональная неприязнь к этому помещению – с самой первой минуты, как я ступила в него.
Чего большинство почитателей не знают про Рональда, так это того, что, хотя они и сделали его известным, хотя сам он всегда и гордился ими, гротески были для него к тому же и постоянным источником разочарования. В чем дело, он никогда мне не объяснял (уж точно – не тогда), однако всякий раз, когда он проявлял пластину, я замечала, как в какой-то момент он смотрел на получившееся так, будто ожидал увидеть нечто иное, а потом улавливала на его лице проблеск разочарования, когда ожидаемого не оказывалось.
После покупки студии в Лагуна-Бич Рональд занялся привлечением своих, как он сам их называл, «белых ворон». Он написал о них в какой-то из своих книг: карлики и акромегалитические гиганты, дамы-толстухи и мальчишки с собачьими лицами. Голливуд к тому времени превратил сельские ярмарочные представления всяких уродцев в прибыльный бизнес, и фотографии пристрастий Рональда давали многим из их участников новую работу.
Сам он заявлял, что держит их рядом ради их «изобразительных возможностей», только это не объясняет, зачем он так много времени тратил на будущих колдунов и шарлатанов-священников неведомых культов. Порой в студии Рональда проходили сборища некоей группы, называвшейся «Обществом Серебряного Ключа», что-то вроде франкмасонов, но на голливудский лад.
С одним из таких я была знакома: навязчивый поклонник с фальшивым французским именем Дю Планте, кто здорово умел нести ту самую псевдомистическую тарабарщину, от какой просто тащились «общества» вроде этого. Он говорил, что «Как повелевать взглядом» Рональда – это больше, чем путеводитель по фотографии, что книга содержит секреты и формулы, применимые в настоящей магии. Я запомнила: звучало очень и очень похоже на то, что сам Рональд годами твердил мне.
«Почему колдуны и ведьмы-знахарки используют пентаграммы и свечи? – помнится, как-то раз спросил он меня. – Во внешних атрибутах есть сила – не в них самих, а в их расположении. Не сам по себе символ пятиугольника творит чудо или связывает, а его построение, геометрия. Если построение способно править взглядом, сердцем, умом, почему бы ему и не править чем-то гораздо большим?»
Хотя виделись мы с Рональдом чаще, чем до смерти моей мамы, никогда уже не появлялось то чувство полного согласия, какое мы разделяли, когда я была девочкой, и я никогда не задерживалась в его студии. Встречаясь в Лагуна-Бич, мы отправлялись ужинать в какой-нибудь притон, причем я надевала шляпу и очки, натягивала парик из запасов Рональда, чтобы не быть узнанной. Из всех его странных друзей всего с одним мне в самом деле удалось поладить, евреем-композитором, фамилия которого звучала как-то на немецкий лад, когда он родился, но когда он переехал в Голливуд, то сменил ее на Темпл и поменял «х» на «к» в конце своего имени – Эрик.
Так продолжалось некоторое время. Мой первый брак распался, я стала чаще появляться на телеэкране, чем в кино, потому что (глянем правде в глаза) внешность моя начинала увядать. Что стало бы чертой, какая картина оказалась последней со мной в главной роли, если бы в свое время я не снялась у Мериана в «Охотнике и добыче»? «Прелестная штучка, жаль, провалится».
Виделись мы с Рональдом по нескольку раз в месяц и оставались вполне близки, чтобы, когда он позвонил мне однажды ночью и заговорил голосом задыхающимся и все же невозмутимым (таким голосом мужчина говорит тогда, когда ему есть что сказать и сказать только тебе), я отправилась к нему. Шофера своего будить не стала, просто села в машину и покатила в Лагуна-Бич.
Рональд встретил меня у порога и тут же потащил в подвал. Обстановка в нем с того первого раза, когда я была там, изменилась, столы прибраны, теперь лишь стул с высокой спинкой одиноко торчал в углу. Софиты, фотокамеры и щиты оставались по-прежнему на месте, а на полу какой-то узор был вырезан в земле и залит мелом с солью. Уверена, вы уже гадаете, была ли то пентаграмма, так печальный факт таков, что я не могу вспомнить. Лишь круги внутри кругов с какой-то многоугольной фигурой посреди этого, еще надпись на языке, ни разобрать, ни понять которого я не смогла.
