– …а один мудрец с дальнего запада уверяет, что зимой 9-го года тебя забрали феи и ты несколько зим жила у них. Что ты послана выполнять их распоряжения в мистической броне и с убийственным мечом, отлитым из звездного металла. Говорят, что ты, как Джон Фут и другие из того рода, имеешь власть над Голосом Тьмы.
– Маленькие люди – это миф, – сказала Лохинвар.
– А как насчет маленьких зеленых человечков? – Хэнд махнул рукой, будто смахивая появляющиеся звезды.
– Маленькие зеленые человечки повыше ростом, чем вы полагаете. – Лохинвар удерживала в равновесии музыкальную шкатулку на ладони. – Мои друзья с подножия горы научили меня вырезать такие безделушки, а еще до меня – мою маму. Пять зим и слишком много слез понадобилось мне, чтобы отковать еще одну.
– Тайное оружие, оно во благо. Ваш ловец душ, может, подойдет в крайнем случае.
– Прибавьте души к проявлению того, чего не существует. Разумные существа наделены сознанием. Сознание можно по бутылкам разливать.
– Я не философ, мисс Лохинвар. Я пьяница. Зачем выдавать свое оружие за музыкальную шкатулку?
– Затем, что я не умею играть на губной гармошке.
Вечно отточенный нож
На ужин бобы и жидкий чай. Лохинвар положила голову Мантосу на бок и погрузилась в сон. Флинт щипал жесткую траву, росшую в горах. Мужчины сидели в темноте у затухающего костра, допивая остатки вина Хэнда.
– Джей Ухмылка… жив или мертв? – спросил Боуви.
– Отличный вопрос.
– Никаких предположений?
– Я не видел, как он умирал, если тебя это интересует, – отозвался Хэнд. – Откровенно, мне что так, что так – все равно. Он исполнял приказы своего господина. Барон – вот кто творец разных наших бедствий, а не его прислужник.
– У Лохинвар на сей счет другое мнение. Она спит и видит насадить его голову на кол.
– У каждого из нас свои фантазии. Тебе что грезится?
Боуви считался величайшим варваром-бойцом в десятом, а то и больше поколении. В самый разгар «Экспансии на запад» на афишках появлялись его изображения и в его честь вздымались флаги. Даже тогда столичные остряки втихомолку называли его Истребителем Пелоки. Сотням чертей, раскрашенным в синее, оторвал он головы. Мужчинам, женщинам, детям – без разбора. Прозвище следовало за ним и поныне, через много времени после того, как войны сделались сильно приукрашенными россказнями, нанесенными чернилами на скрижали. Старший его брат пел для королей, а его младший брат мастерил диковинные ножи, дрался на поединках и в конце концов в одном из них дал себя убить (для общего сведения: убийство было обоюдным). Благодарное население боготворило и обожало их обоих. Джонатан Боуви спасал империю. Его награда? Безвестность, если не считать завистников-ученых, большинство из которых изо всех сил старались обелить постыдные подробности экспансии. Начиная со многих-многих побоищ, устроенных Боуви.
– Идем мы на север, по полю после сражения. Я и несколько сослуживцев из полка. Сами понимаете, кругом мертвые. Воздух кровью пропитан. Я скальпы снимаю. Сотни их – с безликих мужиков. – Он держал нож с Зеленой реки так, чтобы тот сверкал в свете костра. Знаменитый братец отковал ему боевой нож и выгравировал на его рукоятке: «Первому среди истребителей Пелоки». – А тебе?
– Никакой экзотики. Я в Столице, на своей любимой улочке, пью. Собачье дерьмо и грязь по колено. Жужжание мух заглушает рыночные крики и эту чертову языческую музыку труб, какую наяривают пришедшие с Востока. – Хэнд вздохнул и отбросил в сторону пустой винный мех. К концу дня он сидит прямо, и руки его ничуть не дрожат. – Не адские ли это видения, поджидающие нас?
– Странное представление об аде. Никакого ужаса. В скальпах у меня недостатка никогда не было, а клинок у меня вечно отточен. Снятие скальпов в тишине, наступающей за воплями и воинственными кличами, успокаивает. Умиротворяет, как разведение садика для вечности.
– Что-то, видать, тебя гложет. У меня фляжка бездонная. Жужжание мух, оно и впрямь убаюкивает.
– Держи!
– Ух ты!
Тем временем Лохинвар снится чистая, безграничная пустота и слышится невыразительный металлический голос ее матери, окликающий издалека и ведущий отсчет.
Убойная песнь
Кролик Аббат взрывает свою священную ручную гранату.
В пиршественном зале взрывается звезда, и то огромное, невидимое, что смыкало Великую Тьму и земную реальность, разлетается с громовым грохотом. Цепь замкнута: твое подключение к Пустоте мгновенно нарушено, и ты выходишь из строя. Плоть тает на твоих костях. Кровь хлещет из твоего прохудившегося трупа, как струя пара из кипящего чайника. Скелет твой разлетается в прах, оставляя орнамент на колонне. Ты – материальная проекция вечной тьмы, а потому умереть в обычном смысле не можешь, так что ты попросту перестаешь существовать, как подборка связанных частиц.
Ты – маска плоти, вырванной и отторгнутой. С уменьшением основы ты ввергаешься в состояние дремлющего призрака, вновь и вновь переживая величайшее свое поражение в неясных и обрывочных снах. Худшие из этих снов едва не пробудили тебя. Это дни, когда неурочные бури крушат Скалистые горы, когда текут багровые потоки, а землетрясения вызывают оползни, утихая, только когда ты вновь погружаешься в глубокую дрему.
Сегодня, впрочем, приносится жертва…
Флитвуд, последний из неистовых лизоблюдов, порхает через парапет сквозь дыру в стене и умирает у твоих ног от истечения всех телесных сил. Его тепло извергает тебя из длившегося годами оцепенения. Телесная твоя форма застыла пятном плесени на колонне. Форма этого пятна отпугивает диких зверей и устраивает время от времени тщеславным расхитителям гробниц ночи ужасов, прежде чем один из твоих уменьшившихся числом палачей не прикончит их во время сна на тайных стоянках в пределах владений.
Мелодраматическая кончина Флитвуда колет тебя в самое сердце (которое бьется раз в две недели) и заставляет его сокращаться чаще. Связь с большим в тебе самом все еще утрачена. Ты чувствуешь Пустоту и ее голод так, как чувствовал бы запах дыма или различил бы пожар. С того рокового ужина существование большего в тебе свелось к абстракции наподобие того, как сводятся к ней проблемы экзистенциализма для любого смертного философа. В отличие от монахов и книжников ты владеешь доказательством того, что непостижимые ужасающие космические силы пришли в движение. Ты и есть это доказательство. Возможно, после вечности рабства и ты тоже свободен.
Рассвет скор. Струйки испарений вьются над трупом Флитвуда. Они скручиваются в призрак недавних воспоминаний Урской летучей мыши. Ты зришь призрачные обличья приближающихся врагов. Двое мужчин, серые и дряхлые, но все ж грозные в своей ненависти и уверенности в собственной правоте. Девушка напоминает свою мать. Конь слегка прихрамывает: ему ненавистен пьяный рыцарь. Пугает тебя только пес. Однако, учитывая его дряхлость, он наверняка не слишком опасен.
