Трещина пересекает колонну, резкая, как твоя усмешка. Разлетаются куски штукатурки.
Полное проявление требует подпитки. Хоть тело твое временно и рассеянно, чудовищный запас силы воли никуда не делся. Ты всю ее вкладываешь в сверхъестественную мелодию. Убийственная песнь. Тихая, нежная, пока не подберутся тараканы. Резче, пронзительнее – и тогда появляются грызуны. Ты уминаешь все их воинство. Клочки шкурок и ссохшиеся оболочки образуют разворачивающийся ковер смерти.
Да, куча крыс, летучих мышей и тараканов отдают всех себя, прежде чем ты восстанавливаешься до тени былой своей славы. Вот оно, возвращение из мертвых, уже близко, и ты готов к этой ночи.
Замок Крови II
Развалины замка Барона Нужды вросли в склон горы Моуот. Центральная башня, часть внутреннего двора и главное здание стояли целехонькими – остальное же рухнуло и густо заросло хилым боярышником и рощицами кривых кедров и берез. Человечьи черепа украшали кусты, словно бусы, продернутые сквозь ветки засохшего святочного дерева.
– Веселенькие дела, – выговорил Боуви.
– Гробокопатели и разбойники стали редкостью в этих горах, и теперь мы видим, почему, – сказал Хэнд.
– Люди это место стороной обходят. В самом что ни на есть сердце их племенных земель до того, как Империя захватила горы. И все ж Первые Царства не желают требовать его обратно.
– Империя все портит, да? – произнес Хэнд безо всякой иронии.
– С этим не поспоришь.
Мантус обнюхал какие-то кости. Зарычал, шерсть на загривке встала дыбом.
Лохинвар глянула на него, спешиваясь с коня:
– В чем дело, щен?
– Гадость обитает в этом доме, – проворчал пес.
– Гадкая опасная гадость, – прибавил Флинт. Ноздри коня трепетали, а глаза сильно косили.
– Ее не укусишь.
– Ее не затопчешь.
– Чепуха, – бросила Лохинвар. – Можно и затоптать, и зубами урвать, и рассечь или на клочки разнести.
– Я боюсь, – признался пес.
Конь издал тихое ржание.
– Я третья. – Лохинвар надела шлем. И стоило крылатому шлему утвердиться на ее челе, как она сделалась безжалостным, нечеловечески жестоким существом. – Только не увидишь, как я в штаны писаю. – Она обратилась к Мантусу: – Орландо был твоим щенком. Тебе есть чем заняться.
Мантус свесил морду и пристыженно заскулил.
– Держитесь крепче, пока я разведаю. – Боуви исчез в подлеске без единого шороха. Спустя несколько минут он каркнул вороном: заранее оговоренный сигнал. Лохинвар, Хэнд и Мантус взбирались по склону к развалинам. Флинт остался сзади. Крупный конь щипал траву и стоял в дозоре.
– Удачи тебе, пес, – пробормотал он.
Солнце припекало.
– Я с этими животинами заодно, – выговорил Хэнд. Бледный и трясущийся от отсутствия выпивки, он плелся в нескольких шагах позади. – Теперь я опять его чую. Полное воздействие ужаса.
– Мужайтесь, сэр Хэнд! – призвала Лохинвар.
– Хотите верьте, хотите нет, только я был смельчаком. – Хэнд нес деревянный меч-боккен, заляпанный кровью и грязью. Свой боевой палаш он заложил давным-давно. – Самым отважным в этих краях.
– Отвага и безрассудство – уроборосы юности, – заметила Лохинвар. – За мной, рыцарь! Хочу поговорить с этим чудовищем до наступления ночи. Обсудить предстоит многое. Мы похожи – он и я.
– Похожи? Погоди, разве не так обычно злодей говорит герою – и смеется?
Лохинвар рассмеялась.
– Доволен?
– Уф, искренне?
– Я не жила под горою с феями все эти одинокие годы. Сидела в черном сиянии звезды ужаса и постигала то, что Кролик Аббат постиг ценою жизни, а мать уже знала: тайну Барона Нужды. Он всего лишь придаток. Вобрав в себя генетическую память цивилизации древнее, чем пыль первых гор, я вылупилась, чтобы еще раз пройтись по земле. Мщение – дело благородное. Впрочем, на этот раз задача – милосердие. Сказать правду, я здесь не ради Барона. Не совсем.
– Леди Лохинвар, не улавливаю смысла ваших слов.
– Каких из них?
– Всех скопом.
Она опять рассмеялась. «Нагоняй» светился под левой ее рукавицей, металл меча омывали кровавые облака.
Сведение счетов
Из зарослей кустарников появился Боуви и повел дружину в тени арки главных ворот. Сквозь ежевику он прорубался осадным мечом. Вороны верещали со стен, когда глупые люди со своей собакой шагали через пролом входа в главное здание. Птицам было уже привычно видеть такое. Так или иначе, скоро их ждет пиршество на свежих покойниках.
Лохинвар со своими спутниками миновали внутренний двор и вошли в замок. Дыры пронизывали заляпанный сажей потолок. Мраморные полы покоробились и потрескались. Чахлые ростки, цепляясь, пробивались к солнцу. Бурые лозы льнули к колоннам, покрытым резными зверями. Под ногами хрустели кости крыс. Сухие оболочки пчел и тараканов концентрическими кругами покрывали землю. Все в этом месте было мертво: сплошные колючки, осколки и прах.
– Защити нас все святые. – Хэнд поправил шляпу, оглядев место побоища. – Тут полно призраков. Я почти слышу их.
– Придержи эту мысль, – произнесла Лохинвар. При иных обстоятельствах протокол требовал защищающих кругов, бормотаний и тягостных ритуалов. Задержка возле ямы, куда сиганул Барон, чтобы извести мир, была бы слишком большим риском. Она открыла музыкальную шкатулку и настроила ее. Из устройства понеслись стоны мужчины или женщины, кому перерезают глотку. Жуткие смертные крики эхом отдавались среди колонн и пыли.
Вскоре раздался посвист Боуви.
– Слева, друзья. – Взор разведчика оставался остер: тень наползала на край потока солнечного света, а за ней появилась нескладная фигура высокого мужчины. Фигура горбилась, но все ж внушительно вздымалась в своих потрепанных одеждах. Воздух колебался, словно поток воды, одолевающий каменистое русло. Свет и тепло пошли наперекосяк. Холод окутывал разбитый зал.
Мантус зарычал, оскалив зубы, с которых капала пена.
– Кусай. Рви. Убей.
Лохинвар сжала рукоять «Нагоняя» и вышла вперед.
– Господа… Мантус… Пожалуйста, по местам. – Услышав ее, остальные развернулись, беря фигуру в полукольцо, и остановились в нескольких шагах. – Добрый день, Барон. Вот мы и вновь встретились. – Девушка насмешливо присела в реверансе.
– Уверен, детка, я бы запомнил такой лакомый кусочек, как ты. – Голос Барона был басовит. И слегка подрагивал. Страх? Предвкушение?
– Вы знавали мою мать. Я новая и улучшенная модель.
– Знавал ее? Да я съел ее! С кожей, костями, со всем. Может ли искусственное творение утверждать, что у него есть ребенок?
