– Замечательно, правда? – заговорила Марквардт. – Мастерство изумительное. И на самом деле она явно не угаритская, невзирая на происхождение. Вероятно, в Рас-Шамра она попала из Египта, возможно, в правление Аменемхета III, где-то после 1814 года до новой эры. Судя по полевым записям Шеффера, фигурку эту нашли вместе со стелой, изображавшей фараона.
Тут на некоторое время я забыла про Марквардт с ее компаньонкой и их странных гостей. Забыла про синие розы и голого парня на коленях перед огнем. На какие-то краткие мгновения всем моим вниманием завладела статуэтка на столике. Да, мастерство было редчайшим, только в предмете этом не было ничего от красоты. Он был омерзителен во всем. Если я говорю, что был он нечистым, поймешь ли ты, что я имею в виду? Думаю, смогла бы, с твоими-то познаниями, при том, столько увидела ты своими глазами. Нефритовая статуэтка – вещь нечистая. И подлая. И все же оказалось, что я не могла глаз от нее оторвать.
– Это не Дагон, – произнесла я, наконец. – Что бы и кого бы еще это ни обозначало, ясно, что это не изображение Дагона.
– Согласна, – сказала Марквардт. – Очевидно, вам знакомы ранние шумерские и поздние ассиро-вавилонские тексты, где предполагается, что у Дагона, или Дагана, была жена? И что эта жена, возможно, была богиней…
– Разумеется, – перебила я ее. На меня это не похоже: перебивать кого-то. Только вдруг у меня голова пошла кругом, а в рот будто вата набилась. Я сделала глоток шампанского и уставилась на отвратительную статуэтку. – Только это и не Ишара.
– Нет, согласна. Но в записях Шеффера есть описание того, что он называет «Мать Гидра», и сопровождает описание зарисовка вот этого артефакта. Он сообщает, что, когда один из его рабочих откопал фигурку, все мужчины в ужасе разбежались и вернулись к раскопкам только после того, как находку вывезли с площадки.
– Так, если она не отправилась в Страсбург, то куда же в конце концов попала? – спросила я.
– Как я сказала, в частную коллекцию. По-видимому, Шеффер продал ее французу, Абсолону Тибальту Моро, бывшему учеником Елены Блаватской, еще когда он только-только подростком стал. Моро был помешан на различных мифах и традициях, имевших отношение к затонувшим континентам, Атлантиде, Лемурии, Му и так далее, и был убежден, что финикийцам была известна затонувшая земля в южной части Тихого океана, называвшаяся Р'льех
[37]. Он был убежден также, что бог Дагон изначально появился в Р'льех и что супруга этого бога, вот эта, – и Марквардт повела рукой в сторону статуэтки, – по-прежнему обитает там в ожидании грядущего апокалипсиса – великого потопа, если быть точной, который станет провозвестником воскрешения из мертвых еще более могучего существа, чем Дагон или его жена.
Раздался резкий стук в дверь, после чего Екатерина раздвинула створки настолько, чтобы хватило на перешептывание с тем, кто стоял со стороны гостиной.
– Так, значит, если она перешла к этому самому Моро, – сказала я, – как получилось, что ею завладели вы? – Я сделала шаг поближе к столику и статуэтке, и так же сильно, как хотелось мне оказаться подальше от этой вещи, хотелось и взять ее, в руках подержать, почувствовать ее вес. Мне представлялось, что на ощупь она маслянистая.
– Он был арестован за убийство, – услышала я ответ. – Восемь убийств, если быть точной. Тела были обнаружены закопанными у него в усадьбе, совсем рядом с Авиньоном. Имели место обвинения в каннибализме, но так ничего и не было…
В этот момент из гостиной донесся ужасный шум. Кто-то кричал – жуткие звуки, словно загнанное, раненое животное – и память моя сразу вернулась к юноше с завязанными глазами у камина. Екатерина быстро вновь захлопнула дверные створки. Глянула через плечо и пробормотала что-то по-румынски. Во всяком случае, я полагаю, что по-румынски. И я увидела, или, скорее всего, мне лишь показалось, что я увидела, как в глазах женщины мерцает красноватое сияние – наподобие отражательного зеркальца в глазах какого-нибудь дикого животного. Я еще подумала: «Я не верю в оборотней, но если бы верила, то без колебаний уверилась бы, что эта женщина именно оборотень и есть».
Потом Адели Марквардт взяла меня под локоток и сказала:
– Теперь вам надо уйти. Приношу свои искренние извинения, но срочное дело требует моего участия. Сожалею о причиненном беспокойстве. – Произнесла это в точности так, словно бы зачитала заранее написанное и тщательно составленное сообщение. И кивнула в сторону небольшой дверки напротив чайного столика, которой я и не заметила. – Это выведет вас обратно на улицу. Вам лучше поспешить.
И я поспешила. Нашла то, чего мне хотелось (хотелось, как ничего не хотелось никогда, по-моему) – убраться из этого дома, от этих странных людей и этой жуткой статуэтки. Где-то над нами раздался перезвон колоколов, звук их очень походил на звон колокольцев на поплавках. Я вышла из кабинета, прошла узким затхлым коридорчиком и вскоре вновь оказалась на Бенефит-стрит, оглядываясь с безопасного расстояния на мерцающий разлив газового света. Не могу в точности сказать, долго ли стояла я у фонарного столба, сердце билось учащенно, пока я разглядывала несчастный желтый дом Стивена Харриса. Пять минут? Десять? А потом я вернулась в «Миллер-Холл». Оставила свет зажженным до самого рассвета и так и не уснула. На следующий день уехала из Провиденса, на три дня раньше, чем намеревалась, и радовалась безмерно, что еду обратно в Калифорнию.
Непременно прибавлю еще одно, а потом закончу. Примерно недели через две после того вечера я получила по почте конверт с газетной вырезкой из «Провиденс джорнэл». Обратного адреса не было, и я понятия не имею, кто отправил его, но на конверте стоял почтовый штемпель Бостона. Через неделю после сборища у Марквардт, 5 ноября, в реке Сиконк было найдено тело, плававшее неподалеку от того желтого дома. Голое тело молодого человека. У него был вырезан язык и выколоты глаза.
Как я уже говорила, я отправлю письмо из Гранд-Джанкшен. Будь осмотрительна, дорогая Рут. Прошу, держись подальше от этой женщины.
Искренне твоя —
4
Апрель 2151 года. Остров Центрального Бруклина
С северо-востока задувает легкий ветерок, и утро пахнет нефтью. Все небо забито голодными, крикливыми чайками.
С карниза на крыше Инамората, пользуясь подзорной трубой Старины Дуарте, старается разглядеть блестящее пятно, какое, как ей сказали, поднялось ночью: большущий черный пузырь, вырвавшийся сквозь пролом в одном из древних бетонных хранилищ. Разглядела в момент: грязная, радужная клякса затмевала голубо-зеленое сияние бара «Куинз» меньше чем в полумиле от Проспект-Бич. Пятно такой длины, такой ширины запросто потянет на пятнадцать, а может, и двадцать тысяч галлонов. Инамората видела и побольше, но только не в последние несколько лет, с тех пор не видела, как Гудзон простер свои владения до барьерных островков. Удивительно, что до сих пор не заявилась бригада компании и не принялась отсасывать нефть. Скоро объявятся, к полудню точно, самое позднее – пополудни. Один из больших чистильщиков, пришвартованных к острову Карнеги, в сопровождении стайки вспомогательных суденышек плавно и беззвучно заскользит сквозь дымку жары, наладят работу с продажей и доберутся до нее. А всякие шакалы, пойманные на попытке украдкой отсосать бочку, а то и три, будут потоплены на месте с благословения губернатора. Но сейчас пятно – лишь примитивное загрязнение моря. При таком освещении и в такой час оно почти красиво той красотой, что отличает многие ядовитые вещества и существа.
