Ладонь мою шершавила подгнившая ручка кайла, полная трещин и заноз. Железное острие изгибалось, словно ржавый лунный месяц. Я сжимал ее, пока костяшки пальцев не сделались такими же бледными, как и он, потом взмахнул кайлом над головой.
Я не мог вообразить себе чего-то более жестокого в космосе, чем боги, кого заботят одни только миры.
Потребовался обитатель, который позаботится о милосердии.
Сияющая корона радости
Ливия Луэллин
Ливия Луэллин – писательница работающая в жанре ужасов, темной фантастики и эротики, чьи произведения появлялись в журналах ChiZine, Subterranean, Apex Magazine, Postscriptsu Nightmare Magazine, а также во многих антологиях. Первый ее сборник, Engines of Desire: Tales of Love & Other Horrors («Силы желания: рассказы о любви и других ужасах»), вышел в свет в 2011 году и был выдвинут на премию Ширли Джексон в двух номинациях: за лучший сборник и за лучшую новеллу (за Omphalos («Омфал»)). Ее повесть Furnace («Топка») была выдвинута в 2013 году на премию Ширли Джексон как лучшее художественное произведение малых форм. Второй ее сборник, озаглавленный Furnace, был недавно издан. Разыскать ее онлайн можно на liviallewellyn.com.
[:: ПОСЛЕ::]
Давным-давно, когда я была маленькой девочкой, еще были птицы. Худенькие, изящные стрелы из косточек и перьев прошивали сухие горизонты, словно иглы вселенной, сшивающие планету воедино своими кликами. Миллиарды их кружили в витках спирали, словно драконы на семи ветрах, целующие младенчески нежно-голубой свод неба. Холодными ночами они устраивались на деревьях гроздьями трепещущих темных листьев, а каждое утро взрывались звонкой сияющей песней, пока неудержимое солнце выбеливало горизонт, словно вулканическое божество. Когда-то давным-давно я была девочкой и были птицы.
Только дни те уже позади в течение долгих тысячелетий. Вся теплокровная жизнь, вся суша, некогда совсем-совсем сухая, все времена года, когда-то холодные, – все это давно изгнано из царства теплой воды, а все птицы вымерли наряду с большинством животных, каких мы, немногие остающиеся полулюди, помним: прелестные были создания, покрытые кто перьями, кто мехом, с янтарными глазами. Как детство, они существовали единственно в воспоминаниях, этих устаревших картах страны, куда нам ни за что не вернуться. Вслед за Его уходом переменилось все.
Когда я сплю, мне снятся сны, глубокие и тяжкие, как и всем нам. Во сне я впитываю и топлю воспоминания, последние воспоминания последней уцелевшей из давно вымершего рода. Я просыпаюсь, все еще грезя: запах сосновой смолы, трепыханье птиц и шелест деревьев все еще держатся в корешках тех давным-давно пропавших земель. Постепенно всякий раз звуки пропадают в нежном пении каменных колоколов, свисающих с арок моих лишенных крыши покоев, что звоном своим извещают о появлении крошечных киндарий, когда те парят или плывут сквозь горячий влажный воздух. Я встаю с постели и смотрю, как их пульсирующие тела проталкиваются через керамические купола, а щупальца тянутся за ними следом полосками перемигивающегося света. Снаружи существа покрупнее, цианеи и медузы с созданиями, названия которых я не знаю, застревают в слишком разросшихся растениях, потом вырываются на свободу в беззвучных взрывах студенистой стаи, теряясь в бледной, лишенной солнца мороси, которая приглушила день и осветила ночь. Теперь они птицы этого мира. И они огромны. Они прекрасны.
Мальчик (вряд ли по-прежнему мальчик, скорее нечто среднее между мальчиком и инопланетной невидалью) задерживается в осыпающихся остатках другой комнаты в ожидании, когда я встану, на его мягких губах всегдашняя легкая улыбка, скрывающая полный рот зубов, которые столетия назад срослись в одну заостренную костяную стену. Трогает его нежелание оставлять меня позади себя на эволюционной лестнице. Порой я застаю его, когда он сладко спит, и прижимаюсь своим лишенным одежды телом к его телу, веки смыкаются, когда я вливаюсь в его грезы. Больше и больше, и так мы остаемся безмерные периоды времени, образы прошлых жизней сверкающими искорками омывают наши слитые тела и разумы, расходящиеся врозь только когда какое-нибудь таинственное существо задевает нас, совершая свои случайные ознакомительные прогулки через наш дом. Впрочем, в это унылое утро нет для нас никакого такого продолжительного совокупления. Снаружи и вдали на последней и высочайшей горной вершине мира нас терпеливо поджидают наши младшие дети, и, будто во сне, я сознаю, что пришло время повидать их.
[:: ПАМЯТКА #2724869.1::]
17 июля 24… года, 23 ч. 38.52 мин.
Роуман-Уолл-Сити, гора Бэйкер
Prion Tech Temporal Cortex Diary #74543.01
[:: ПРОБУЖДЕНИЕ::]
[:: ПРОБУЖДЕНИЕ::]
[:: ПРОБУЖДЕНИЕ::]
[:: НАПОМИНАНИЕ: 12 ч.15.00 мин. ПОСАДКА В МАШИНУ, 13 ч.00.00 мин. МЕСТО НАЗНАЧЕНИЯ ЗОНА ВЕРШИННОГО КРАТЕРА::]
Он на подходе. Он на подходе. Он на подходе. Тревога уходит, однако именно этот ночной кошмар опять лишает меня сна. Я просыпаюсь, как и всегда, трепеща и тяжело дыша, простыни скручены вокруг моего тела, матрас и моя футболка до того влажные и скользкие, что… нет, я не описалась в постели. Уф. Ну, миг был ужасающий. Боже, какая же жара! Об заклад бьюсь, кондиционер опять полетел. Дайте-ка проверю.
Проснувшись, я шептала: «Он на подходе». Повторяя, непрестанно напевая, как молитву. Давно ли произношу я эти слова? Мой разум все еще досматривает сон. Горизонт, Тихий океан вздувается и рвется наружу, как чаша, из которой хлещет вода.
Нет, работает, еле-еле. Что-то крутится. [:: ЗАП. ВЫКЛ.::]
[:: ЗАП. ВКЛ.::] Сходила в ванную комнату, а теперь стою перед открытым продовольственным шкафчиком, наслаждаясь тем, как этот хилый холодок растекается по мне, пока я пью последние остатки фильтрованной воды… а ведь сама же специально сберегала воду себе для утреннего чая: допуска в бакалейный у меня до самого девятнадцатого не будет. А, ладно. Мне нужно было попить. С меня, наверное, фунтов пять пота
[51] сошло в мою бедную постель.
Снаружи темень хоть глаз коли, так что я поднимаю и жалюзи, и УФ-экраны. Надеюсь, видео для всего этого загружается. В квартире ни огонька, ничто не отражается в окне, если не считать слабого пурпурного мигания радио-импланта у меня в левом виске. Жмусь носом в стекло: мне видно все на и ниже юго-западных склонов до самого края. Осень в этом году наступает раньше, на зелени леса уже проглядывают громадные пятна золотого и красного, иголки и листья падают быстрее дождя. Люди называют это последним умиранием, говорят, что это начало конца. Впрочем, такое говорится каждый год. По всему склону горы до самого низа и в долинах очаги света, очаги тех, кто, подобно мне, способен позволить себе круглосуточное электроснабжение и избегать пониженного напряжения. Остальной же склон кроет могильная тьма. Впрочем, время от времени вспышки света: видимо, костры. Иногда полицейские машины или «Скорые помощи».
