– Мы – само воплощение природы! Мы – силы, которые невозможно укротить. – Он указывает на нас. – Ты сделал их наивными и слабыми. Но я помню, кем был. Как помню и то, кем был ты, Майкл, прежде чем око показало тебе будущее, которого ты так испугался. Будущее, в котором твои собственные дети восстали и свергли тебя. Твой выбор сделал именно этот исход неизбежным. – Лайон тыкает замерзшим посохом в удерживаемую корнями руку Кроноса, и тот вскрикивает от ожога покрытым морозом металла. – Ответь мне, какое будущее для себя ты теперь видишь?
Лайон хватает Кроноса за подбородок и поворачивает его лицо к хрустальному оку, заставляя смотреть. Кронос неохотно смотрит в призму и хмурится.
– Ты меня удивил, Даниэль, – с трудом выговаривает Кронос своими холодными, надтреснутыми губами. – Этой возможности я почти не придавал значения. Если бы я знал, что ты такой безрассудный и дерзкий, то более пристально следил бы за твоим будущим.
– У тебя есть привычка не обращать внимания на тех, кого ты считаешь слабыми. Уверяю тебя, нет ничего слабого в сердцах смертных людей. Или детей, – добавляет он, на мгновение переводя взгляд на меня. – В оке ты видел лишь то, что хотел видеть.
Лицо Кроноса бледнеет, когда Лайон осторожно вынимает посох из его руки.
– И теперь ты пришел, чтобы вернуть свои зубы?
– Не мои зубы, – говорит Лайон, с сожалением прищуривая глаза. – Я хочу забрать твои.
Я отшатываюсь, заслоняя Джека от ослепительной вспышки, когда Лайон пронзает сердце Кроноса серпом. Магия Кроноса перескакивает из его тела в посох, а оттуда, подобно молнии, – в Лайона. Кронос открывает рот в беззвучном крике и рассыпается в прах. Наша группа сбивается в кучу вокруг Джека и Чилла, когда по долине проносится холодный порыв ветра. Раздаются раскаты грома. Земля содрогается. Мы пригибаем головы, вцепляясь друг другу в плечи, прикрывая Джека и Чилла, когда поднявшийся из озера смерч начинает выдергивать с корнем деревья.
Внезапно все вокруг замирает. Листва затихает, поверхность озера снова становится гладкой.
Когда я открываю глаза, пепла Кроноса уже нет.
Я отстраняюсь от Джека и всматриваюсь в него в надежде, что, возможно, что-то изменилось. Но он очень бледен. Такой бледный, как будто от него осталась одна пустая оболочка. Из-под кожи пробиваются последние лучи света. Я прижимаю его руку к своей щеке, мысленно веля ему не сдаваться.
– Дело сделано.
Лайон пошатывается, хватаясь за посох, чтобы не упасть, но все же опускается на колени.
– Что с ним такое? – кричу я, видя, что Лайон хватается за грудь. – Что происходит?
И что это значит для Поппи, Джека и Чилла? Лайон опускается на колени, и Гея сжимает ему плечо.
– Он не может быть одновременно и Временем года, и воплощением Времени. Ни один смертный человек недостаточно крепок, чтобы взять силу от посоха. Я отдала ему его Зимнюю магию для этой задачи, но эти две сущности вступили в противодействие внутри его. Он сделал свой выбор.
Она опускается перед ним на колени и, взяв рукой за подбородок, припадает к губам в долгом поцелуе, забирая свой дымный туман, вытягивая свет магии Лайона себе в глотку.
Касаясь подолом плаща травы, Гея опускается на колени рядом с Джеком и кладет руку ему на грудь, словно прислушиваясь к биению его сердца. От печали в ее глазах у меня перехватывает дыхание. Нежным движением она убирает волосы с лица Джека.
– Нет, – заикаясь, говорю я. – Ты должна вернуть его обратно! Отправь его через лей-линии. Помести его в стазис. Дай ему магию Лайона. Просто сделай что-нибудь! Все что угодно! Ну пожалуйста!
– Я ничем не могу ему помочь, дитя мое, – говорит Гея, поднимаясь на ноги. – Джек сделал свой выбор.
Мой разум немеет, когда она наклоняется над телом Чилла. Нет. Нет. Нет! Должно быть, это какая-то ошибка. Магия Лайона льется из ее легких в Чилла. Внезапно я вижу его – единственный возможный исход, такой же ясный, как само хрустальное око. Тот самый, которого хотел Джек. Тот, который он выбрал.
«Я готов умереть за них всех».
Джек готов умереть ради спасения Чилла. Так же как он готов умереть за любого другого из нас. Джек не принял бы магию Лайона, даже если бы Гея предложила ее, потому что она нужна одному из нас.
Чилл резко принимает вертикальное положение и моргает, глядя на нас своими жутко белыми Зимними глазами.
Он падает на колени, выкрикивая имя Поппи, как будто все это время только о ней и думал. Тонкая морозная пленка затягивает его кожу, холодное дыхание клубится. Глядя на кровь на своих руках, он неловко отползает прочь от нас. Слеза застывает на его щеке, пока он изучает наши лица. Не говоря ни слова, он, шатаясь, бредет прочь, направляясь к небольшому холмику в траве.
Мое израненное сердце разбивается вдребезги, когда Чилл притягивает обмякшее тело Поппи к себе. Она слышала пронзительные крики Чилла, возможно, видела, как мы все сражались. Должно быть, напрягая последние силы, она спустилась с того холма, чтобы добраться до нас. Она всегда ужасно боялась умереть в одиночестве.
Я поднимаюсь было, чтобы подойти к ней, но не могу оставить Джека. И не буду.
– Джек сделал свой выбор, – снова говорит Гея, приподнимая мой подбородок, чтобы посмотреть в мои глаза. – Но ты никогда по-настоящему не делала своего. Вот Поппи всегда знала, чего хочет. В тот момент, когда ты умерла в больнице много лет назад, она настояла на том, чтобы отправиться с тобой. Ты же до недавнего времени вообще не представляла, чего хочешь.
Чилл кладет Поппи к себе на колени и целует ее в губы, а потом закрывает глаза, как будто загадывает желание.
Или делает выбор.
«Все это время в той истории был лишь один человек, который имел власть изменить концовку… Именно твой выбор будет определять финал. Для нас обоих».
– Я никогда не делала выбора, – шепчу я, и обрывки плана Джека наконец складываются в моем сознании в целостную картину, и я все понимаю. – Когда я умерла в больнице, я не выбирала спасать Поппи. Она сама решила умереть вместе со мной. Потому что не хотела оставаться одна. Она страшилась умереть в одиночестве. Это не было моим выбором. – Все это я рассказала Джеку в тот вечер, когда мы гуляли по замерзшему пруду. – Но это значит, что я…
Я смотрю на Джека сверху вниз, потом, через поле, на Поппи в объятиях Чилла, и внутри меня борются чувства вины, обязательства и любви. Наконец-то и я понимаю то, что Джек знал все это время. Ему была известна концовка, вплоть до этого самого момента. Вплоть до той части, которую я должна была понять самостоятельно.
Никогда не имело значения, что случилось с зубами льва, как и то, что отец выгнал льва вон. В конце концов девушка смогла восстать против отца и вернуть льва по своему желанию. Джек предпочел умереть за нас, потому что верил, что я спасу нас, даже его, даже если это означало потерю частички его самого.
