Я засовываю фотографию обратно в папку Флёр. Интересно, знает ли Хулио, что она – верный кандидат на Зачистку? Печется ли он о ней достаточно сильно, чтобы рискнуть своей шеей ради ее спасения?
Папка Хулио тоньше остальных и содержит только поверхностную информацию, которая никогда не представляла для меня интереса, за исключением частей, относящихся к Флёр. Я собираю разбросанное содержимое папки, пытаясь взглянуть на него под другим углом, отыскать детали его жизни, которых прежде не замечал. Гея подобрала его в Южной Калифорнии в 1983 году после несчастного случая во время серфинга. Насколько я могу судить, из его семьи в живых к настоящему времени никого не осталось. Младшая сестра умерла от черепно-мозговой травмы вскоре после несчастного случая с Хулио, а три месяца спустя его родители расстались. Сейчас оба уже мертвы.
Я пролистываю несколько отчетов, но ничто в них не указывает, что к Эмбер он испытывает такие же теплые чувства, как к Флёр. Их записи убийств жестокие и кровавые. Никаких чеков за мороженое или билетов от свиданий в кино. Должна же у него быть хоть какая-то слабость! Место, куда ему очень хочется отправиться. Что-то, чего он отчаянно хочет. Или кто-то, с кем жаждет быть, – желательно, чтобы не с Флёр!
Я вытаскиваю из-под других папку Эмбер и собираю последние разбросанные документы и фотографии с пола. Пожелтевший лист бумаги завалился под кофейный столик, и я достаю его оттуда.
Это тонкий потрепанный полицейский отчет, поданный в Финиксе, штат Аризона, в мае 1969 года. Он такой старый, что я никогда раньше не трудился его прочесть.
– Что в Аризоне есть такого важного для тебя? – шепчу я, поднося отчет ближе к свету.
Пропала Клэр Сэнфорд, семнадцати лет. Заявление подано от матери Клэр, ее единственного опекуна.
Фотография окрашена в охристые тона. Волосы Эмбер были более длинными, волнистыми и разделенными на прямой пробор, чтобы скрыть резкие линии подбородка. Но ее полные губы и кошачьи глаза ни с чем не спутаешь. Это определенно она. Заявление, как я уже выяснил, подано ее матерью, ее единственным опекуном.
Я снова просматриваю информацию по банковским счетам Эмбер. Первого числа каждого месяца она отчисляет средства в дом престарелых в Финиксе. Если Эмбер в 1969 году исполнилось семнадцать, ее мать все еще может быть жива.
Возможно, ей недолго осталось.
Я запихиваю записи обратно в папки и возвращаю их в выдвижной ящик в столе Чилла. Эти сведения едва ли выведут нас на поверхность, но куда-то они обязательно приведут.
10
Выбор и последствия
Джек
Профессор Лайон изучает меня поверх очков, когда я вхожу в его кабинет и занимаю свое обычное место в потертом кожаном кресле напротив его стола. Его голубые глаза задерживаются на расцветающих на моем лице эффектных новых синяках, затмевающих прежние, теперь уже бледно-желтые, которыми Дуг наградил меня меньше недели назад.
Не говоря ни слова, он возвращается к задаче, выполнение которой я прервал своим появлением. Я откидываюсь на спинку кресла и кладу себе на колени книгу басен, которую он мне дал в качестве домашнего задания. Чтобы не отключиться, я принимаюсь разглядывать висящие на стенах плакаты. Прошлая ночь выдалась долгой. Сначала я никак не мог заснуть, а когда это, наконец, случилось, меня мучили кошмары. Я проснулся от стука своих кулаков в стену. Мне снилось, что я заперт в снежном шаре и вокруг кружится снежная буря. Руку кололо так, будто ее ужалил целый рой разгневанных пчел.
За спиной Лайона красуется заламинированный плакат с изображением Куэрнаваки, Мексика. «Город вечной весны» – гласит надпись. Старый город уютно гнездится на холмистом зеленом склоне, усыпанном цветами, и мои мысли устремляются к Флёр… Я вспоминаю, как быстро увяли лилии после открытия стазисной камеры, как неизбежно поникли и осыпались лепестки, подобно той девушке-Весне, которую Кронос зарезал серпом в Центре Управления.
– Почему Куэрнавака? – спрашиваю я, прерывая скрип пера Лайона.
Почему бы ему не украсить стену плакатом с изображением Харбина, Мурманска или Саскатуна? Иными словами, какого-нибудь холодного города, где зима может длиться бесконечно?
– Почему бы и нет?
– Странный выбор для Зимы.
– Неужели, мистер Соммерс? – Он кривит губы в ухмылке. – На своем веку я повидал столько снега, что его хватило бы на сотню жизней. Когда я проверял в последний раз, не было никаких правил, запрещающих восхищаться цветами.
Лайон бросает на меня краткий многозначительный взгляд, от которого у меня вспыхивает лицо, и снова сосредотачивается на бумагах у себя на столе. Это же дисциплинарный отчет! Я наклоняюсь ближе и с удивлением обнаруживаю, что на папке значится вовсе не мое имя.
– Почему вы меня не выдали? – спрашиваю я, не в силах дольше выдерживать тишину.
– А вы на это надеялись? Что я на вас донесу?
Его перо все еще порхает по бумаге, как будто он предвидел, о чем я спрошу, и заранее обдумал ответ. Который на самом деле вовсе не был ответом.
– Нет. – Возможно. Меня гложет чувство вины. Я здесь ради продвижения по службе, которого не заслуживаю. Ведь оно неизбежно убьет Флёр. – Они всегда такие? Исключения, я имею в виду.
Лайон откладывает перо, снимает очки и трет глаза. Затем смотрит на меня так, словно не был готов к такому вопросу. Словно этот вопрос заслуживает большего ответа, чем он способен дать.
– Исключения всегда трудны. Гея и Кронос воспринимают их очень серьезно. Удерживать Вселенную в равновесии – задача не из легких. Она тяжелее, чем вы можете вообразить. – Он достает из нагрудного кармана носовой платок и протирает стекла очков. – Но сегодня вы здесь не для того, чтобы говорить о понижении в должности, не так ли?
– Думаю, что нет.
Я ковыряю нитку в подлокотнике кресла. Мне нужно узнать полезные сведения, которые помогут нам с Чиллом выжить в новом регионе. Я хочу, чтобы мой куратор был счастлив. Но переезжать на Аляску мне совсем не улыбается. Это отвлекающий маневр. Крайний срок. Просто еще одни отсчитывающие время тикающие часы.
– Вчера в Архиве вы уверяли меня, что уже давно не являетесь ребенком, однако сейчас дуетесь, как дитя. Скажите мне, вы мужчина, мистер Соммерс?
Похоже на вопрос с подвохом.
– Я Зима. Я Время года, – порывисто отвечаю я.
– Это не то, о чем я вас спрашиваю. – Я вжался в спинку кресла, стыдясь признаться, что не знаю ответа. Я чувствую себя старым и усталым, но при этом мужчиной не более чем в ту ночь, когда впервые умер. – Времена года не всегда были такими молодыми, – объясняет он. – Кронос совсем недавно стал отдавать предпочтение подросткам, детям, которые физически достаточно зрелы, чтобы подняться и сражаться, но при этом достаточно молоды, чтобы все еще быть покладистым. Я был несколько старше, когда меня сделали Временем года. В то время не было никаких правил, никаких рейтингов, – говорит он с оттенком горечи. – Как не было ни Зачисток, ни продвижений по службе.
