Поппи забронировала мне билет на первый рейс в Вашингтон, округ Колумбия. Мне кажется странным, что Джек сейчас в Вашингтоне. К тому времени, как я прибываю на побережье, он обычно уже забирается куда-нибудь повыше, где похолоднее. То, что он предпочел так надолго задержаться в городе, зная, что туда еду я, заставляет Поппи нервничать.
Я не могу не задаться вопросом, не указывает ли эта безрассудная перемена линии поведения на некую большую, более значительную перемену между нами. Если его наказание было таким же суровым, как мое, то не могу обвинить его в том, что вернул записку, которую я попросила Поппи послать через Чилла. Она сказала, что он даже не потрудился ее прочитать.
Тем не менее встретиться с Джеком лицом к лицу в городе кажется проявлением агрессии, будто он выходит на ринг, намереваясь драться до последней капли крови.
«Ты можешь это сделать, – убеждаю я себя. – Извинись и покончи с ним. Так будет лучше и для него тоже».
Как только самолет приземляется, я включаю мобильный телефон и получаю сообщение от Поппи. Она засекла сигнал Джека. Он сейчас садится в вагон поезда, следующего по красной линии метро по направлению в центр. Я ныряю в туалет и быстро перекладываю перочинный нож, зубную щетку и смену одежды в рюкзак, оставив чемодан в пустой кабинке, после чего ловлю такси и еду в город.
Не проходит и часа, как я оказываюсь в центре.
Я нахожу свободную скамейку в парке возле памятника Вашингтону и жду звонка от Поппи. Погода неустойчива: то светит солнце и на небе ни облачка, а то набегают хмурые тучи. Холодный северный ветер шуршит ветвями деревьев, на которых начали набухать почки, и заставляет реять флаги. Не знаю, чего и ждать, когда найду Джека, и кем мы будем друг для друга. Наверняка мне известно лишь то, что на этот раз я должна быть иной, не такой, какой он привык меня видеть. И уже ненавижу себя за это.
Мой телефон жужжит.
– Он идет пешком. Движется на восток по Индепенденс.
Я быстрым шагом направляюсь к Смитсоновскому институту, смешавшись с толпой любителей послеобеденных пробежек, нарезающих круги вокруг Национального торгового центра. Я ускоряюсь, стоит мне уловить запах Джека – сочетание ароматов, от которых волоски у меня сзади на шее встают дыбом. Перечная мята, хвоя, остролист. Как мне их недоставало! Почувствовав фантомную боль в челюсти, я сжимаю зубы, испытывая необъяснимую злость.
Постепенно эти запахи сменяются более знакомыми. Воздух наполняется землистыми нотками мха и мульчи, когда я останавливаюсь возле Ботанического сада.
Джек, которого я знаю, не стал бы искать здесь смерти.
И все же я чувствую его присутствие рядом.
На скамейке у входа висит забытая куртка. Я оглядываюсь по сторонам в поисках ее хозяина, но тротуар пуст. Тогда я беру куртку в руки и прижимаю к своему лицу. Подкладка очень холодная и пахнет сосной и падубом. От одного прикосновения к ней я ощущаю боль в груди.
Я просто не могу ее надеть. Но и оставить тоже не в силах. В конце концов я обвязываю ее вокруг талии, осторожно открываю дверь в сад и вхожу. Воздух липкий, сладковатый от пыльцы и слишком теплый для Зимы, однако здесь повсюду намеки на присутствие Джека. Меня тянет к невидимому следу – хрусткому, холодному сквозняку, который ведет в теплицы. Он становится сильнее, исходя от таящего снега на краю приподнятой цветочной клумбы. В центре которой лежит одинокая сломанная лилия. Мое сердце подпрыгивает, когда я замечаю крошечный клочок бумаги, засунутый в ее замерзший цветок.
– Что там такое? – тут же спрашивает Поппи.
– Ничего. – Я поднимаю цветок, наклоняя его так, чтобы он оказался вне пределов радиуса видимости передатчика. – Я потеряла его запах. Посмотри, сможешь ли ты найти его на тепловой карте. – Пока Поппи занята поиском следа Джека, я украдкой разворачиваю записку.
«Мы оба знаем, чем это закончится. Но что, если в этом нет необходимости? Наша Первая жизнь прошла. Наша Вторая застыла на перепутье. Мы стоим на углу своей Независимости. Читай между строк. Все возможно».
Я быстро сворачиваю записку, пока Поппи не заметила ее в камере наблюдения.
«Мы знаем, чем эта история должна закончиться. Но что, если в таком финале нет необходимости?»
Это были слова, найденные мной на полях страницы со стихотворением «С добрым утром». Я прочла надпись и даже позволила себе задуматься. А теперь я совершенно уверена, что ее оставил Джек. Но зачем? Что это означает?
«Все возможно».
– Я его засекла! – Голос Поппи в моем ухе взрывается фейерверками и подает сигналы тревоги. – Он быстро перемещается. Сейчас находится в четверти мили к востоку от тебя.
Я бросаюсь к выходу и перехожу на бег, когда оказываюсь на гравиевой дорожке, прохожу мимо здания Капитолия и Первой улицы, уклоняясь от бегунов трусцой и туристов. Такси едва не задевает мои колени, когда я резко останавливаюсь на красный свет.
– Где же он, Поппи? – Я вытягиваю шею, пытаясь поверх моря машин разглядеть что-то на соседних улицах. Дороги здесь – сплошная сетка, но та, по которой я иду, раздваивается и уводит по диагонали вправо.
– Не знаю. Здесь слишком много зданий. Слишком много людей. Они просто заглушают тебя. – Потому что у меня теплая кровь, как и у всех остальных. У Джека, наоборот, кровь холодная, поэтому отыскать его не должно было составить труда. Значит, мы его потеряли. – Где ты сейчас? – спрашивает Поппи.
Я смотрю на дорожный знак над головой.
– На углу Индепенденс-стрит и Пенсильвании. Только что прошла…
Я смотрю налево и понимаю, что только что миновала Вторую улицу.
«Наша Вторая застыла на перепутье».
Загорается зеленый свет, и на перекресток выплескивается волна пешеходов. Кружась вокруг меня, они толкают меня локтями, проносясь мимо. Я сворачиваю к огромному серому зданию между Первой и Второй улицами. Это Библиотека Конгресса.
«Читай между строк. Все возможно».
Лавируя между встречными машинами, я спешу к зданию. Бегу вверх по парадной лестнице, распахиваю дверь в вестибюль и резко останавливаюсь.
К металлодетекторам тянется длинная очередь. Я смотрю, как туристы и посетители опустошают карманы, выкладывая свои кошельки и рюкзаки на стол для осмотра охранниками. Запах Джека слабый, но усиливается по мере моего приближения к контрольно-пропускному пункту. Он уже здесь. Безоружный.
Я пячусь к выходу из здания, достаю из-под толстовки перочинный нож и выбрасываю его в ближайшую урну, прежде чем вернуться в очередь.
– Серьезно, Джек? – бормочу я себе под нос, как только меня пропустили. – Обязательно надо было выбирать самую большую библиотеку в мире?
У меня в ухе слышится треск статики.
– Я тебя почти не слышу, Флёр. Ужасное эхо.
– Ничего страшного, – громко говорю я, навлекая на себя неодобрительный взгляд сидящей за справочным столом дамы.
