– Что еще за «но»? Что не так?
У нас нет права на ошибку, и мне не нравится, как Чилл кусает губы. Он поправляет очки и бросает неуверенный взгляд по сторонам.
– Как только стазисные камеры отключатся, назад пути уже не будет. Наши планшеты, наши передатчики… все это придется оставить здесь, внизу. Если мы разделимся, то не сможем перегруппироваться. Если что-нибудь случится…
– Ничего не случится.
Я быстро натягиваю рабочий халат.
– А что насчет Эмбер? – спрашивает Хулио.
– Вуди обо всем позаботится. Она встретит нас наверху. Где Мари? Я думал, она пойдет с тобой.
Хулио указывает большим пальцем себе за спину.
– Она внутри.
Мы с Чиллом бросаемся к краю ящика. Лохматые темные волосы Мари закрывают ее лицо, голова опущена на грудь. Футляр для гитары прислонен к рукаву ее оливково-серой армейской куртки, запястья связаны лямками рюкзака, лежащего у нее на коленях, а рот заклеен широким скотчем. Лишь равномерное поднимание и опускание серебряных армейских жетонов у нее на груди свидетельствует о том, что она еще жива.
– Какого черта ты натворил? – рявкаю я.
– Дал ей снотворное.
Чилл таращится на него.
– Это не входило в наш план!
– У меня не было выбора. Она отказалась идти с нами.
– Тогда оставь ее здесь! – кричу я.
Мари сделала свой выбор. Мы все его сделали. К тому времени, как она проснется, мы будем уже далеко.
– Если мы оставим ее здесь, она все равно что мертва, и я не хочу нести за это ответственность.
У Чилла такой вид, словно его сейчас стошнит.
– Обязательно было ее связывать?
Хулио мрачно усмехается.
– Ты явно не знаешь Мари. Проснувшись, она точно не скажет нам спасибо.
Я прижимаю ладони к глазам. Выбраться отсюда с одним бессознательным телом будет достаточно затруднительно. Но с двумя? Повезет еще, если нас не арестуют по обвинению в похищении до того, как мы уедем из Лондона.
Из ящика доносится шорох. Я поднимаю голову в тот момент, когда из рюкзака на коленях у Мари выглядывает серый пушистый комочек и постукивает лапой по ее подбородку.
– Во имя Кроноса, это еще что такое?
– Просто кот.
– Ни хрена себе! Какого черта он здесь делает?
Температура в комнате резко поднимается, когда Хулио встает ко мне лицом к лицу. В его горьковатом дыхании ощущается запах кофе и грейпфрута, а футболка так просто воняет.
– Флёр сказала, что каждый из нас может взять с собой по одной сумке вещей, без которых не может жить. Вот это, – говорит он, указывая на кота, – Слинки. Он – единственное, без чего не может жить Мари, и я его не брошу. Так мы идем или нет?
– Класс. Ну что ж, идем.
Я передаю свой рюкзак Чиллу, мысленно готовя себя к побегу из магического бункера в компании двух бесчувственных девчонок и гитары в очень большом ящике для мусора. Хулио аккуратно закрывает ящик крышкой, берется за ручки тележки и катит ее вслед за мной.
Я притормаживаю, чтобы осмотреть холодный белый коридор, чувствуя легкое головокружение и сосание под ложечкой. Как будто стою на вершине горного склона с крутыми поворотами, но не вижу их из-за сверкающего льда. Я бросаю последний взгляд на нашу комнату, потом на Чилла, надеясь, что вижу его не в последний раз.
– Ты справишься, – говорит он.
Те же слова он повторяет мне в начале каждой зимы, перед каждой охотой, сколько мы друг друга знаем.
Подкатив тележку к моим лодыжкам, Хулио выталкивает меня в коридор. И я отправляюсь делать вторую колоссальную глупость из всех, что когда-либо совершал за все свои жизни.
18
Когда Лето придет за мной в августе…
Джек
Хулио стоит на страже, заслоняя меня от глазка камеры, а я опускаюсь на колени перед дверью Флёр и вставляю отмычку в замочную скважину. Дверь открывается, и я падаю через порог и приземляюсь на чьи-то ноги. Поппи хватает меня за шиворот и втаскивает внутрь, распахивая дверь пошире для Хулио с тележкой.
– Как же ты долго. – Она сует мне в руки конверт. – Скажу сразу, чтобы ты знал: я участвую в этом деле по принуждению.
На письме стоит штемпель из Вашингтона, округ Колумбия, а отправлено оно было два месяца назад – то есть через два месяца после того, как я оставил Флёр на том строительном участке. Письмо источает слабый аромат лилий.
«Поппи,
Мое время истекло. Может показаться, что у нас не осталось выбора, но, возможно, это не так. Когда Лето придет за мной в августе, знай, что я сама этого хочу. Для нас обеих. Если ты не доверяешь никому другому, то доверяй хотя бы мне. Считай, что это мое последнее желание перед смертью.
Твоя подруга – всегда,
Флёр»
Я ничего не говорю Поппи из опасения, что все сказанное мной только усугубит ситуацию. Она же впустила нас в свою комнату, и у двери ждут два рюкзака.
Хулио опускается на колени возле стазисной камеры Флёр, ища защелку аварийного выпуска.
– Позвони Чиллу и сообщи ему, что мы готовы к переводу в автономный режим.
– Подожди!
Я хватаю Поппи за локоть. Сквозь стекло лицо Флёр кажется умиротворенным. Ее глаза двигаются под закрытыми веками, будто она смотрит сны, проецируемые на их внутреннюю сторону.
Пульс на мониторе ровный, кожа теплая. Все это изменится, стоит лишь открыть камеру.
– С ней все будет в порядке, – заверяет Поппи, осторожно высвобождая руку из моего захвата. – Я уверена в этом. Она провела внутри достаточно долго. Хулио отправил ее домой рано, что, как я предполагаю, было частью плана. – Она бросает на него свирепый взгляд. – Она будет уставшей и капризной, но ее жизненные показатели в порядке.
Защелки открываются, и из распечатанной камеры вырывается теплый, влажный воздух, неся с собой запах Флёр. Стыдливость заставляет меня отступить на шаг, а Хулио, наоборот, придвигается на дюйм ближе, когда Поппи откидывает крышку, обнажая участки кожи Флёр – от плеча до бедра, от бедра до пят. Внезапно у меня перехватывает горло. Я беру Хулио за воротник халата и разворачиваю спиной к камере. Весит он порядочно, и от усилия у меня начинает кружиться голова.
Поппи кряхтит, шурша тканью, пытаясь одеть Флёр. Похрустывая костяшками пальцев, Хулио смотрит на часы и оглядывается через плечо.
– У нас не так уж много времени. Я мог бы ей помочь, ты же понимаешь.
– Если ты хотя бы прикоснешься к ней, я отморожу тебе яйца, пока будешь спать.
Он поднимает бровь.
– Сильно ревнуешь?
