В это время и другие компании сумели ворваться в мир венчурного капитала – даже без поддержки правительства в рамках программы «Йозма». Джонатан Медвед не смог получить финансирование в рамках этой программы. Годы спустя, когда он продал компанию, которую построили он и его отец, он услышал, что имеется финансирование по программе «Йозма», которое составляет 5 млн долларов и может быть инвестировано в технологические компании на ранних этапах их развития. Известные как фонды первоначальных инвестиций, эти инвестиции рассматривались как наиболее рискованные, поэтому «Йозма» предложила долевое участие 1:1 – инвесторы должны были привнести 2,5 млн долларов, чтобы получить 2,5 млн от государства.
Медвед обратился к Игалю Эрлиху с инвесторами, готовыми списать неудачные инвестиции, и попросил грант. К несчастью, было слишком поздно. Но это уже ничего не значило. Программа «Йозма» порождала слухи в венчурном сообществе США, что позволяло преодолеть предубеждение инвесторов, мешающее им вести бизнес в Израиле. «У Израиля было достаточно заинтересованных инвесторов, которые были способны выложить 2,5 млн долларов и запустить компанию Israel Seed Partners в 1994 году, даже без грантов правительства, привязанных к частным инвестициям», – сказал Медвед. Фонд быстро вырос до б млн долларов, компания продолжала расти, сумев достичь суммы 40 млн долларов в 1999 году и 200 млн долларов В 2000 году.
По информации Israel Venture Association, в настоящий момент существует 45 израильских фондов венчурного капитала. Эд Млавски сказал, что за период с 1992 по 2009 год работало почти 240 венчурных фондов, созданных как компании, осуществляющие иностранное и внутреннее инвестирование в
новые израильские компании.
Вскоре и другие правительства по всему миру заметили успех программы «Йозма». Главный ученый Эрлих получал звонки от иностранных правительств, включая Японию, Южную Корею, Канаду, Ирландию, Австралию, Новую Зеландию, Сингапур и Россию, причем все хотели приехать в Израиль и встретиться с создателями программы «Йозма».
В декабре 2008 года Ирландия запустила у себя программу «инновационного фонда» в 500 млн евро, фонд был предназначен для привлечения софинансирования от иностранных венчурных капиталистов. «Ирландия, которая по иронии судьбы не имела дипломатических отношений с Израилем в первые 40 лет его существования, скопировала еврейское государство», – написал ирландский экономист Дэвид Мак-Уильямс.
Так же как и «Йозма», Ирландский инновационный фонд привлекает иностранные венчурные фонды в Ирландию с помощью целого ряда фондов венчурного капитала (поддерживаемых государством), которые работают в партнерстве с фондами частного сектора.
Мак-Уильямс сказал: «Важная идея заключается в том, чтобы привлечь не только капитал и коммерческое ноу-хау из США, но и предпринимателей со всей Европы. В настоящий момент Европа имеет огромные резервуары научных талантов, но у нее очень маленький опыт создания новых высокотехнологичных компаний. Вопрос, который задают многие инвесторы, заключается в следующем: где европейский Google? Это правильный вопрос. А что, если в следующие 10 лет появится европейский Google с использованием ирландских и европейских мозгов и капитала США? Это и будет наградой таким фондам»
[171].
«Йозма» создала критически важный недостающий компонент, который позволил израильской технологической сцене присоединиться к технологическому буму 1990-х. Но в 2000 году израильский технологический сектор был поражен сразу несколькими событиями: лопнул глобальный пузырь доткомов, мирный процесс в Осло был разрушен волной терроризма, а экономика впала в рецессию.
Однако новые израильские компании быстро адаптировались и снова начали развиваться. За это время Израиль удвоил свою долю в глобальном венчурном капитале по сравнению с Европой; доля венчурного капитала выросла с 15 % до 31 %. Этот рост случился, однако, в налоговой и регуляторной среде, которая благосклонно относилась к новым высокотехнологичным компаниям и иностранным инвесторам, но не предлагала той же поддержки остальной части экономики.
Например, в то время как стартующие технологичные компании могли привлечь финансирование из множественных источников, любой, кто пытался запустить более традиционный бизнес, с большим трудом мог получить простой небольшой кредит на развитие бизнеса. Израильские рынки капитала были в большой степени сконцентрированы и ограничены. А отрасль, которая могла бы показаться столь естественной для Израиля – финансовые услуги – не получала возможности оторваться от земли.
В 2001 году Таль Кейнан окончил Гарвардскую школу бизнеса. «Многие из моих друзей, которые собирались работать на Уолл-стрит, были евреями, и меня поразило, что еврейское государство не имеет такой отрасли. Когда речь идет об управлении инвестициями, Израиль просто невозможно найти на карте мира», – сказал Кейнан. Причина была в регуляторной политике правительства. Кейнан обнаружил, что в венчурном капитале были так установлены регуляторные процедуры и налоговый режим, что это «позволяло вам вести бизнес так, как будто вы не находитесь в Израиле, что было хорошо и создало замечательную отрасль». Но добавляет: «Вы не могли сделать ничего значимого вне сферы венчурного капитала. Вам не позволялось зарабатывать деньги по результатам управления капиталом, по всем фондам, которыми вы управляли, поэтому вы могли забыть про целую отрасль. Это никогда не могло начать работать»
[172].
Модель бизнеса по управлению активами проста: компании получают деньги за управление средствами, и они составляют 1–2 % от суммы, которой управляют. Но реальный подъем лежит в отчислениях по результатам управления капиталом, которые обычно составляют 5-20 % от возврата на инвестиции в зависимости от компании.
До января 2005 года для управления средствами в Израиле было незаконно брать отчисления по результатам управления капиталом. Поэтому неудивительно, что не существовало отрасли, о которой можно было бы говорить.
Изменения были проведены министром финансов Биньямином (Биби) Нетаньяху. С возвращением на пост премьер-министра Ариэля Шарона в 2003 году Нетаньяху сократил налоги, отчисления за перевод денежных средств, зарплаты государственных служащих и четыре тысячи государственных рабочих мест. Он также приватизировал самые крупные символы оставшегося государственного влияния на экономику, такие как национальные авиалинии, El А1, а также компанию национальных телекоммуникаций Bezeq и провел реформы финансового сектора.
«То, как он подошел к реформе роли государства, подавляющей конкуренцию в нашей экономике, делает Биби не реформатором, а революционером. Реформы – это когда вы меняете политику правительства, а революция – это когда вы меняете образ мышления всего государства. Я думаю, что Биби сумел изменить именно образ мышления», – сказал Рон Дермер, который занимал должность советника при четырех израильских министрах финансов, включая Нетаньяху
[173].
