— Так в чем суть игры, — спросил Сергей.
— Мы задаем друг другу вопросы. Сначала — вы мне по одному. Потом все разом, например, Сергею. Потом Льву, Артуру и Ивану. Порядок установим. Если кто-то не хочет или не может отвечать на вопрос, то спрашивающий может задать другой.
Все четверо переглянулись. Кивнули. Меня вот просто завораживало, как они делали все это вместе. Как будто репетировали.
— А теперь песня, — улыбнулся Лев. Четверка разошлась по своим микрофонам.
Машка подняла руку.
— Что? — спросил у нее Лев, уже успевший опустить руки на клавиатуру.
— Можно я записывать буду? — ребенок вытащил телефон.
— Ну, во-первых, репетиции пишутся, мы потом материал отсматриваем и отслушиваем, что понаработали. А во-вторых, — он взглядом посоветовался с остальными: — Можно, только без разрешения в сеть не выкладывать.
Ребенок закивал.
Раздались переливы нот. Я в наслаждении закрыла глаза.
— В юном месяце апреле, в старом парке тает снег…
Вот как в котах можно было передать полет, надежду, тревогу… И какую-то мольбу? Я не анализировала, кто какую партию из этих четверых вел, я не смотрела, кто как пел, кто дирижировал, как летали пальцы Льва над роялем, как держал основу Сергей, как звенели нежными колокольчиками Иван и Артур.
Я наслаждалась.
И когда стихли последние ноты, то тихо вытерла глаза и сказала:
— Спасибо.
Не знаю, отчего, но смутились все четверо. По логике, они должны были привыкнуть к подобному.
7-2
Дальше, они работали, пели, расписывали партии, разучивали вокализы. И, кстати говоря, если бы я не знала, что Сергей не работал с ними год, ни за что бы не догадалась, что он уходил.
Отработали они, на мой взгляд, замечательно, мы с Машкой так и вовсе были в восторге. Потом послушали Машу — ей пришлось распеваться. По этим бесконечным ми-ми-ми, то вверх, то вниз.
Ребенок старался, Артур руководил, Лев играл, Иван и Сергей снова шуршали нотными листами.
— Дышать ребенка научите, — посоветовал Иван. — Голос — рабочий, дыхание — никуда.
Четыре часа пролетели. Потом парни с аппетитом поели — каждого ждал свой упакованный паек. Суп, второе и салат. Все запаковано по мисочкам и подписано.
— Вот приедет Инна Львовна — будет нам счастье, — поморщился Артур, с неприязнью глядя на еду.
— Вот с осени зарядим по гастролям — будешь это с наслаждением вспоминать, — отозвался Лев.
Сергей просто сосредоточенно ел, Иван, похоже, был не с нами.
И я как-то задумалась: хорошо это или плохо, что сейчас мы наблюдаем такую идиллию. Словно ничего не произошло. Не было бунта Сергея, не было работы с другим солистом, не было целого года порознь… Ни ультиматума хозяина балагана, меня, как… кого? Помощницы? Контролера? Дрессировщика?
Они вот реально делали вид, что все как обычно или как надо? Или просто пели с той же цифры, на которой остановились, пока ни о чем не думая и ничего не анализируя?
И, самое главное, как мне себя вести, чтобы им помочь?
К концу обеда я так ничего и не надумала. Решила просто понаблюдать и посмотреть, что будет получаться. Так что, как и Иван, я толком не поняла, что ела.
Мы вернулись в репетиционный зал, я села, приготовилась слушать. Машка унеслась учиться дышать. Я расслабилась и приготовилась наслаждаться.
— Под запись прогоним старый альбом, посмотрим, что отберем на концерт, — скомандовал Лев.
Все кивнули. Микрофоны установили по одной линии, выстроились. Иван, потом Артур, Лев и на другом конце — Сергей.
Я вспомнила, что программа в тот год, когда Сергей ушел, была романсовая. И мысленно тяжко вздохнула. Вот романсы я любила. Но когда их громыхали великолепными голосами — совершенно нет. Посмотрим, что получится…
— Ехали на тройке с бубенцами, — начала Сергей. И я вздохнула. Пожалуй, его голос мне нравился больше всех. Ничего личного, просто такой тембр, низкий, глубокий, богатый, я люблю. Но вот тут он стал показывать и красоту, и мощь, и силу, и переливы. И цыганщину.
И к тому же они грохотали, показывая всю красоту голосов. Дело хорошее, но романсы.
Не люблю такое, вот правда. Не надо отчаяние громыхать. Его проживать надо по- другому.
— Если ты еще раз повернешься ко мне спиной, когда я пою, и начнешь смеяться — я развернусь и просто уйду, — тихо проговорил Сергей, внезапно прекратив петь.
Не знаю, как остальные, а я вздрогнула от неожиданности.
Пение оборвалось, сбилось и погасло. Музыка продолжала играть, что-то сложно- симфоническое, но разом осиротевшее.
Ну надо же. Ждала-ждала, а взрыв пропустила. Сергей замер у микрофона, Лев, стоял к нему спиной. Злой, напряженной спиной.
Иван торопливо щелкнул мышкой — вырубил минусовку. Артур потер глаза и щетинистый подбородок. Теноры переглянулись, удивленно и встревожено. Лев, к которому и была обращена данная тирада, только зло усмехнулся.
А Сергея прорвало.
— Меня позвала Зоя двенадцать лет назад — проект надо было спасать, все было готово, только Вадик от вас отказался. Я согласился, хотя… и работа была, и проект собственный. Ладно, я не жалею. Десять лет были замечательные. Но… Я ушел. Но меня позвал Олег вчера. Потому что… проект снова надо спасать. И вот что я вам скажу — я могу это сделать. Но взамен я требую уважения. Потому что… невозможно по стольку часов работать, петь, жить бок о бок — и встречать такое откровенное хамство.
Он обвел всех бешеным взглядом — и замолчал! Ты ж моя умница! Высказался, наконец! Выпустил ярость и обиду. Хорошо, потому что иначе нельзя. Просто задушит.
— Уважения, говоришь? — Лев медленно развернулся к нему. Взгляд совершенно бешеный, глаза просто черная пропасть, даже зелень исчезла. — Какого уважения ты хочешь, если решил развалить группу? И упорно, целый год над этим успешно работал. Если действовал только всем во вред.
— Что? Ты придурок конченый.
— Ты хотел уйти из группы, — упрямо повторил Лев.
И я поняла, что он свято в это верит.
— Ты совсем на голову не здоров? Да?! Я… Я — во вред?
— И Ваньку хотел с собой прихватить, чтоб он тебе партии расписывал. Правда же, с ним на бэк-вокале работать не просто комфортно, а вообще божественно.
— Ты совсем спятил? Я что — чемодан с ручкой, чтобы меня «прихватывали»? — возмутился блондин. — И, Лев. Я тебе могу сказать, что ни одного подобного разговора со мной Сергей не заводил.
— Ты его покрываешь.
— Зачем.
— Я точно знаю, что он хотел сделать. И работать с ним после этого…
