Он подхватил меня на руки и сделал шаг к выходу.
— Тьфу. Поставь сейчас же.
— Ладно, не злись.
Он опустил меня и снова отступил:
— Олесь. Прости.
Покачала головой. Вот как просто — прости. Раз бы так — на кнопку нажать. И внутри все перестало корчится. Как было бы хорошо.
— Ты вернешься?
Я внимательно посмотрела ему в глаза. «Да!!!» — кричало что-то внутри, дудя в праздничные деньрожденческие трубочки и размахивая разноцветными флажками. Приплясывая и кувыркаясь через голову. «Не знаю», — обхватив голову, сидел рядом со всем этим здравый смысл, похожий на ослика Иа-Иа.
— Не знаю. Это все… слишком.
Он тяжело вздохнул, сел на ступеньку и тихо проговорил:
— Ну, конечно. Тебе легче поверить в то, что я — чудовище, которое только и мечтает тебя похитить и запереть где-нибудь в подвале для утех плотских, чем поверить в то…
— Томбасоооов. Какие у тебя фантазии, жуть просто.
— Что тогда?
— Мне проще тебя выгнать и, нарыдавшись вволю, убедить себя в том, что этой всей истории не было. Что ты просто воспользовался…
— Не-не-не. Это ты воспользовалась. Пробралась в дом. И воспользовалась. Моей беззащитностью.
— Мды? — я посмотрела на мощную фигуру, вспомнила про службу безопасности и адвоката. — Ты и беззащитность. Смешно.
— Да и ты, знаешь, Олеся, тоже. Более авторитарного человека, не умеющего идти на компромиссы, я еще не встречал.
— Что!!! — вот это было обидно.
— Именно так. Можно подумать, тебя квартет собирался слушаться. Знаешь, как они бунтовать желали. Ты же их продавила.
— Я c ними договорилась!
— Так договорись со мной!
— Чтобы ты нарушал условия?!
— Знаете что, Олеся Владимировна, — поднялся он. — Меня во многом можно обвинять. Я и тиран, и монстр, и живу ради денег. И давлю. И не умею отношения выстраивать. Но вот в том, что я не выполнил условия договора…
И я поняла, что он сейчас уйдет.
Шаг.
Пусть идет. Все равно ничего не выйдет.
Второй.
А если?
Третий.
Он коснулся двери.
— Стой, — негромко позвала я. Прошла эти три шага и обняла его каменную напряженную спину. Черт с ними, с моими страхами. Он же тоже боится. Будет бояться вместе.
Он развернулся, склонился надо мной. Я коснулась его губ. Он прижался ко мне, прижал к себе, обрушился совершенно крышесносным поцелуем. И тут же, зашипев, отстранился. Я вспомнила, что у него разбиты губы. Блин.
— Больно, — коснулась его щеки кончиками пальцев — он потянулся за рукой, прижался к ней щекой.
— Больно было, когда ты ушла. А я сам все испортил. — Покачал головой. Покосился на лестничную площадку и спросил: — Так войти можно?
Кивнула. Он подхватил меня на руки — и все смешалось. Даже злость, урча отступила и спряталась. Олег зашел в дом, ногой закрыл дверь.
Я запустила ему руки под рубашку, прижалась губами к мощной шее, чуть прикусила, вдохнула запах, сама просто ошалела, что он тут, рядом, приехал. Он застонал, стянул с меня футболку, с себя рубашку. Мы торопились, как молодежь, сходящие с ума, но отчаянно страшащиеся, чтобы их не застукали.
Одежда стала лишней, мысли — тоже. Остались только мы. Обнаженные, ничего не требующие друг у друга, кроме самих себя, отдающие и забирающие, дышащие рвано, но в такт. Не надо было договариваться, искать компромиссы, холить своих тараканов.
И это было… настолько правильно, что мы и сами удивились. Пришли в себя. Ну что ж. Прихожая устояла, несущие стены — на месте. Уже хорошо.
— Как будем договариваться? — спросил Томбасов, не размыкая объятий.
Рассмеялась. И потащила мужчину на кухню. Он покосился на коньяк и арбуз — и то, и то, к сожалению, были теплыми. Уселся на табуретку и притянул меня на колени. Мы доели арбуз. И допили коньяк. Обнаженные и счастливые. Я внимательно посмотрела на Олега и заявила:
— Для начала. Я запланировала поездку на море.
— Бали? Или что-то экзотичнее?
— Прасковеевка.
— Это, прости господи, где?
— Это там где, между прочим, одна из дач президента на Черном море. Родную страну надо знать.
— Я как-то больше по Карелии и Северу, — признался Томбасов. — Вот к Кавказу равнодушен.
— А мы с дочерью — нет. Так что завтра мы выезжаем в Тверь за машиной, а потом погоним на юг.
Олег скривился:
— А можно меньшей экзотикой обойтись? И меньшей головной болью для Петра Ивановича. И охраны.
— Олег. Я сяду за руль. И поеду в отпуск.
— Олеся. — Он прижал меня к себе. — Пожалуйста. Давай с шофером. И только с ним.
— Ты… — я грустно посмотрела на него. Вот что с ним договариваться. Любовью заниматься упоительно — и спорить бессмысленно. А вот все остальное.
— Понимаешь…
Тут я поняла, что его пробрала дрожь. Хотела подняться, чтобы принести ему одежду из прихожей. Или одеяло, но он не отпустил. Прижал к себе так
— Я просто не переживу такого еще раз. Не смогу. Просто не стану. Мы жили на два города. Она — в Москве, возилась со своими певцами. Я — в то в Питере, то по Северо-Западу, там основные интересы. И мы мотались бесконечно по дороге. Зимой, летом — не важно. Она заснула за рулем. Олеся. Пожалуйста. Не надо.
И тут я поняла, о чем он. Обняла его:
— Твои предложения.
— Остров. Или…
— Неделя высокой моды в Париже, — вспомнила я Самуила Абрамовича.
— А что плохого-то?
— Ничего. Но, во-первых, у меня нет загранпаспорта.
Он взглянул на меня как неискушенный турист, в первый раз увидевший в Париже Эйфелеву башню.
— Да-да. Представь себе. А во-вторых, я хочу в заповедник пицундской сосны.
— Зачем.
— Надышаться. Дойти до скалы «Парус», залезть ка склон и обняться с моей самой любимой сосной.
— Охо-хо. Ладно. Я к тебе смогу вырваться на пару дней, не больше. — тяжко вздохнул Олег. — Дом забронирую сам.
— Договорились.
Тут мысли его — да и руки вместе с остальными частями тела приняли совершенно непристойное направление. И главное, настолько притягательно, настолько соблазнительно, что я просто запылала в его руках.
— Олеся! — прошептал он.
И тут, словно в ответ, под окном грянуло дружное:
— Олеся! Олеся! Олесяяяяяя!!!
