- Да, - прошептала она.
- Я музыку написал. Хочешь послушать?
И такая тревога в голосе. Не наигранная, не для того чтобы покрасоваться и послушать уговоры… Странно просто.
- Хочу, - ответила Ирина.
Она просто услышала, как Лева счастливо улыбается, расплываясь в улыбке как счастливейший из Чеширских котов. Закрыла глаза. И…
В этих нотах было все. Тревога, боль. Непонимание. Встреча. Трепетное ожидание счастья. Сомнения. Недоверие. А потом - ее вздохи в его объятиях. Нежность. Страсть.
- Лева, - вытерла она глаза, как только смолкли последние звуки. – Ты же чертов гений, а…
- Ты так думаешь? – он бездумно, какими-то тихими-тихими вариациями перебирал клавиши.
- Да. Уверена.
- Можно попробовать маме показать, - спустя какое-то время проговорил Лев. – Мне кажется, даже ей понравится.
Ирина только покачала головой. Странно все.
- Долго смотрел на фотографии, - продолжил Лев. – Видео. Потом послушал то, что родилось в твоем доме. И… сложилось. Спасибо.
- Я рада, что ты приехал.
Он замер, рояль завздыхал и затих.
Они молчали, разделенные километрами восьмьюстами, засыпанными снегом. И почему-то им было хорошо. Спокойно. И тепло в этом молчании.
Ирина впервые представила себе – каково это. Этот мужчина – и рядом. С вечными ожиданиями с вечных гастролей. С миллионом пятьсот одних только рубашек в гардеробе. Непременно белоснежных. И непременно с запонками. Нашел он свои в гостинице, кстати говоря?
С возможностью коснуться. Пусть к себе другого настолько близко, чтобы понять все его одиночество, тараканов и удивительное недовольство собой, получается…
- О чем ты думаешь? – вдруг спросил он.
- О тебе.
- И как?
- Хочется обнять. А ты?
Тяжкий вздох.
- Думаю о том, какой я дурак.
- Похоже, ты слишком самокритичен, - рассмеялась Ирина, подумав о том, что фотосессию она ему все-таки устроит.
- Я бы мог улететь на концерт из Питера.
- Ты бы не написал волшебную мелодию.
- «Я так хочу быть с тобой», - напел он, тут же себе подыграв.
- «В комнате с видом на огни, с верою в любовь?» - тихо спросила она.
Глава тринадцатая
Всё будет хорошо. Ну и что, что не у тебя
(С)
- Это не день, это сюр какой-то! Мы прилетели с опозданием, машины ждут, все дергаются. Ветрище. Холод такой, что зубы сводит! И что ты думаешь, на въезде в город, нас какой-то урод подрезал. Он унесся, а мы въехали друг в друга. Стоим, красивые такие. И скорость была небольшая, а багажник одной – всмятку, перед у другой – тоже хорош. А, главное, наши чемоданы! Они были как раз в том багажнике, который и пострадал.
- Вы сами, самое главное, не пострадали?
Голос Ирины раздавался через какую-то раздражающую его паузу. Связь была отвратная. И вообще – лучше бы всего, чтобы она каким-то волшебным образом оказалась здесь, рядом с ним. И тогда…
- Лева?
- Нет, с нами все в порядке, чего нельзя сказать о ботинках. Костюмы отгладить хоть можно, а вот обувь. Как-то смялась.
- Бедняги. Это вы который у вас день подряд? Седьмой? Семь дней – семь концертов?
- Нет. Шестой. За семь дней. Мы где-то сутки проспали. Погоди. Это только прелюдия. Без распевки, без подготовки, мятые! Не успели ничего! Мы уже не просто забегали на сцену. Мы влетали на нее, как кенгуру. Прыжками. Ванька первый, я – за ним. Уже под минусовку. И… Натыкаемся на стол.
- Что?
- Стол. Длинный, во всю сцену. Зеленый такой. С бархатной скатертью. Цвета взбесившейся елки. – Он нажал на экран, пересылая. – Лови стол. И сцену.
Ирина расхохоталась:
- Вы там ничего в микрофон не сказали?
- Нет, - сделал вид, что обиделся, Лева. – Мы проглотили. Потому как пели. Ну, мы как-то допели. Поздоровались. И – вот прямо спросили: дорогие зрители, это…. ЧТО?!
- А они?
- А они нам – у нас выборы. Утром были дебаты. И завтра – дебаты. Что эту дуру зря туда-сюда таскать. Мы такие: «Гмммм. А каким боком мы сюда вписываемся?» Выяснилось, что в виде подарка.
- Хороший такой подарок, - заценила Ирина. – Дорогой.
- Любимую группу пригласили. Сказали, что очень жалеют, что в зал. Изначально обещали, что на стадион, чтобы поместились все желающие.
- Куда?!
- Ну, всего-то минус двадцать пять. Еще же осень. Не зима.
- И что остановило организаторов? Неужели подумали, каково будет вам петь, а зрителям слушать?
- Да ты что? Кто ж об этом думает! У них в честь выборов на стадионе еще какое-то мероприятие по счастью было запланировано.
- Минус двадцать пять?
- Это их не то, чтобы остановило, эти их и не огорчило ни разу.
- Красота же!
- Да неописуемая. Мы поем, пытаясь двигаться аккуратно. И тут я понимаю – если на сцене стол. То где, простите, рояль?
Ирина просто залилась. Вообще, слово «рояль» вызывало у нее какие-то странные приступы смеха. Стоило бы проверить, что с тем, уже кабинетным, что обосновался в их квартире, в Питере, как ему начинало казаться за эти две неделе, просто на другой планете.
- И где оказался рояль, - проговорила она наконец.
- За сценой. Стол же не помещался. Убрали то, что мешало.
- И как?
- А мне синтезатор вытащили. Поставили на стол. На бархатную скатерть. Гордо так. Мы несколько минут ничего поделать не могли. Я пытался понять, как на нем играть, там клавиш было меньше, чем полагается. И звук странный. И как-то его надо было включить! А эти клоуны… сначала хохотали, как подорванные. А с ними – весь зал. Потом мы плюнули – и пошли петь а капелла. Я тоже рукой махнул – и к ним присоединился. Начали с «Катюши», кстати.
- А, вот это уже выложили. Я посмотрела. Там такое количество просмотров, с ума сойти. А почему с трибун?
- Так и их не вынесли. Они там по краям и стояли. У них дебаты, как ты помнишь. Артур первый полез. Не вынес.
- А дурной пример – заразителен.
- Вот-вот. Но хуже всего было во втором отделении.
- Что там еще с вами произошло?
- Зрителям сказали, что мы попали в аварию, остались голодными. И к тому моменту, как мы вышли работать второе отделение – было решение нас накормить. Напоить. Самогоном, как потом выяснилось. И, кстати, угостить местным медом. Мы выходим. Уже осторожно. Помним про стол. И… запах. Запах еды – он просто сносит. А мы с утра ничего с этими приключениями не ели.
