Он, сам себе удивляясь, остановился он перед тем, как нырнуть вовнутрь, в суету перед концертом. Достал телефон и набрал номер.
- Мам, у меня все хорошо. Я тебя люблю.
- И я тебя.
Мама не стала ни о чем спрашивать. Просто улыбнулась. И он, увидев эту улыбку, несмотря на то что видеть не мог, понял, насколько соскучился. И, кстати, ту мелодию, которую сочинил у Иры дома, после дня счастья… Вот ее маме обязательно надо было б сыграть.
А теперь – вперед. До концерта пара часов. А как ни готовься и не репетируй, всегда есть место истерической трагикомедии (микрофоны - они такие). С элементами буффонады, потому что всегда казалось, что будет плохо. И от этого было просто смешно. А еще все это тщательно приправлено абсурдистикой, куда ж без нее. Потому как никогда еще без каких-нибудь тупых накладок не обходилось. И, кстати, если вдруг начнется все гладко да спокойно, видимо все. Конец. Всему.
Лева влетел в концертный зал, раскланиваясь со всеми, кто встречался на пути. Переходы, переходы, переходы. Как он это любил. Служебный вход как причастность к странной тайне. Вроде бы и привыкнуть надо, а смотри ж. Все равно до сих пор щекочет. Он занесся на сцену, где его приветствовали гробовым молчанием, не слышно было даже дыхания остальных солистов в микрофоны. И оркестра как будто тут не было. Совсем.
- А? – он озадачено оглядел всех. – Что? Ну, опоздал. Немного.
А у самого, он же чувствовал это, лицо просто расплывалось. И просто невозможно было унять эту радость.
- Лимон съешь, - посмотрел на него печальный Артур. И судорожно вздохнул.
Выдохнул бас. Громко. С удовольствием. Радостно похлопал художественного руководителя по плечу Иван. Дирижер посмотрел как на любимого, потерянного, но счастливо обретенного сына. А вот музыканты оркестра – как на исчадье ада, что внезапно разверзся тут, посредине Москвы. И выдал всем на погибель своего лучшего представителя.
- С возвращением, - рассмеялись Иван и Сергей.
- Я вот думал, что концерт будем без тебя работать, - не удержался Артур.
- Как же-как же, - скривился Лева. – И не надейтесь.
- Как там в Питере? - раздался еще один хриплый каркающий голос, который художественный руководитель сразу и не узнал.
Обернулся. Присмотрелся. Встревожился:
- Олеся? Что с тобой?
Со сцены донеслось ехидное хмыкание:
- Клеопатра не досмотрела, - торжественно объявил Артур.
- Хорош прикалываться, - поморщилась Олеся.
- А при чем тут твоя кошка? - не понял Лева. – И что вообще происходит? И может, тебя домой?
- Поздно, - печально объявили ему. – Я буду слушать ваш концерт. Только пойте потише. Хотя бы сейчас.
Потише? Ну вот как можно было петь потише, если все внутри бурлило, кипело, переливалось. Пожалуй, так ему хотелось петь только в детстве, когда только-только начало получаться. И он осознал: какой это кайф – власть над залом. И вот сегодня он испытывал похожий полет.
- Так, - скомандовал Иван, - просто отстрой микрофон, сыграй что-нибудь на рояле. Ты ж без этого не уймешься. Прогоняем что-то одно. И все. Концерт скоро. Отдыхать.
- Я не распелся.
- Так тебе никто и не мешает, - ехидно заметил Сергей. – А я б поспал. Пока время есть. Я и так поднялся гораздо раньше, чем мог бы.
И что тут скажешь? Кроме как «спасибо» за то, что выручил с сыном.
Время тянулось. Леве хотелось, чтобы скорее зазвучал оркестр, чтобы они вылетели на сцену. Чтобы все зазвучало. И можно было б рассмотреть маленького слушателя. Самого главного на сегодняшнем выступлении.
Странности начались сразу после первой песни. Нет, наверное, до нее, потому что их никто не пытался накормить пирожками. Вот они же смирились с тем, что зрители из самых добрых побуждений пытаются уничтожить их фигуры. И только стали получать от этого удовольствие! Вкусно же. А тут. Такой облом. Еще Новый год называется! И ничего. А они уже и привыкли, ждали. И были голодными.
Но печаль с несостоявшимися пирожками померкла, когда зрители пошли к Леве. Да не с цветами, а с машинками. Причем пожарными. Красными. Очень красными. Наикраснейшими. Пластмассовые и железные. Коллекционные и китайские. Старинные советские. Разных мастей и размеров. Причем к нему одному… Остальным несли цветы, как и положено.
Он рассеянно смотрел на зрителей. На горку из машинок. Переводил взгляд на остальных. По крайней мере они четверо так точно не понимали, что происходит. И Машка ни о чем подобном не предупреждала. После очередной песни и подношений бас, и оба тенора стали выглядеть обиженными. О чем Артур, пользуясь тем, что концерт вел именно он, и сообщил зрителями:
- Мы тоже машинки любим! Только не в курсе, с чего такой флеш-моб. И… - ревнивый взгляд в сторону недоумевающего Левы, - с чего ему одному?
Машинки стали делить на всех. Лева ревниво отбирал себе те, что получше. Но их несли и несли. И все – пожарные. Красные. Цветов, правда, было немного. Ему лично. Потом пошли записки. Любопытный Артур не выдержал, засунул нос в бумажку и вдруг стал хохотать, сбивая весь ритм концерта. Лева осуждающе посмотрел на него, но тенор задушенно хрюкнул: «Простите», - и передал записку Ивану. Тот пробежал по ней глазами, загоготал. И сунул в руки Сергею. Все. И этот закатился. Трое выбыли. Они не могли остановиться.
Нет, ну нормальный такой последний концерт в году получается!
Лева пожал плечами. И отправился за рояль. Надо же было как-то спасать концерт.
- Я не знаю, что происходит, - вздохнул он. – Похоже у моих друзей… истерика…
Зал смеялся вместе с троицей из «Крещендо». Похоже, все были в курсе, кроме него. Ну и ладно. Веселым придуркам он открутит голову чуть позже.
Артур только махал рукой – типа, прости, брат. Мы вернемся, но не сейчас. Лева коснулся клавиш. Мелодия поплыла.
- Думаю, мы отпустим наших друзей успокоиться.
Сергей вскинул руки над головой и пожал их. И троица удалилась. Еще б стразу отключили микрофоны, чтоб их.
- Я тоже хочу машинку, - донесся голос Сергей. Громкий такой. Бас же все-таки.
- И с чего только у Левы было тяжелое детство?
Артур-Артур, погоди. И к тебе принесется пожарная машина с полным боекомплектом. Потом шиканье. Ивана. И они, сообразив, отключили микрофоны. Да ну. Свершилось! Профессионалы, а. Ему даже не было интересно, что написано в записке. Он просто хотел петь. Или?
Мелодия счастья, мелодия, которая жила в нем. К которой он так и не решился подобрать слова, потому что они были лишние. Как и попытки разобраться с Ириной в том, что происходит и как жить дальше.
Он играл, вспоминая тот вечер. Их поцелуи. Сашу. Акулу, которая никуда не торопилась. Смех Ирины. Снежинки, что вились вокруг них, словно спрашивая: «Так – хорошо?»
