– Все нормально, Эйлин.
– Но все же, мне кажется, перед мамой она преклонялась. Между прочим, профессор ван де Бик также курирует первокурсников, которые хотят пойти в медицину.
Саймон сглотнул.
– Пейдж хотела стать врачом?
– Думаю, да.
Это откровение снова потрясло Саймона. Оказывается, Пейдж хотела стать врачом. Как ее мать.
– Не думаю, – продолжала Эйлин, – что тут есть какая-то связь с ее знакомством с Аароном, но профессор ван де Бик занимал довольно большое место в ее жизни.
Они прошли перед общежитием Ратнера, где Пейдж и Эйлин жили в первый год учебы, прошли как раз в том месте, где Саймон обнял дочь на прощание. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.
Удары следовали один за другим.
Перед зданием Ишервуда Эйлин заметила подруг, сказала Саймону, что ее группа уже отправилась на занятия, и быстро распрощалась с ним. Он помахал ей вслед рукой и направился к Кларк-Хаусу. Зайдя в вестибюль, Саймон увидел за столом пожилую женщину, которая, видно, сидела здесь еще во времена Эйзенхауэра, а то и раньше. Она сердито посмотрела на него.
На маленькой табличке было написано: МИССИС ДИНСМОР. Без имени.
– Чем могу помочь? – спросила миссис Динсмор, и по ее голосу было ясно, что если она и будет ему помогать, то весьма неохотно.
– Я ищу профессора ван де Бика.
– Здесь вы его не найдете.
– Что?
– Профессор ван де Бик в творческом отпуске.
– С какого времени?
– Я не уполномочена отвечать на вопросы, не имеющие отношения к делу.
– Он где-то здесь или уехал?
У миссис Динсмор имелись очки, прикрепленные к висящей на шее цепочке. Она водрузила их на нос и посмотрела на него сквозь стеклышки с еще большим неудовольствием.
– Я не уполномочена отвечать – разве я не ясно выразилась?
У Саймона был адрес электронной почты Луи ван де Бика. В сложившейся ситуации было бы разумнее написать ему.
– Вы просто восхитительны, спасибо, – сказал он.
– Рада помочь, пожалуйста, – ответила миссис Динсмор, опустила голову и что-то там себе записала.
Саймон направился обратно к своей машине. Позвонил Ивонне и снова услышал, что в состоянии Ингрид никаких перемен. Ему хотелось задать тысячу вопросов, но тут в голову пришло странное воспоминание. Когда они с Ингрид еще только познакомились, Саймона очень беспокоило состояние заокеанских рынков, политические катаклизмы и грядущие отчеты о прибылях и убытках – словом, все, что могло негативно сказаться на портфолио его клиентов. При такой работе его беспокойство на первый взгляд было вполне естественным, но, по правде говоря, это мешало ему сосредоточиться, отчего страдала его эффективность как финансового аналитика.
– Молитва о спокойствии и терпении, – сказала однажды вечером Ингрид.
Она сидела к нему спиной перед компьютером, на ней была надета его белая рубашка.
– Что? – не понял он, подошел к ней сзади и положил ладони на прекрасные плечи жены.
Зажужжал принтер. Ингрид протянула ему листок бумаги.
– Положи это на свой стол, – сказала она.
Саймон не знал этой молитвы, хотя ему следовало бы. Он прочитал ее, и, как бы странно она ни звучала, жизнь его после этого почти сразу переменилась:
Господи, дай мне терпение принять то, что я изменить не в силах,
Дай мне силы изменить то, что изменить возможно,
И дай мне мудрость, чтобы научиться отличать первое от второго.
Нет, Саймон был человеком отнюдь не религиозным, а молитва была совсем коротенькая и довольно тривиальная. Тем не менее в душе его она нашла отклик. Более того, она находила отклик в душе Ингрид. Изменить состояние Ингрид он не может. Она в больнице, лежит в коме, мысль об этом доставляет ему постоянную и острую боль, но приходится терпеть, потому что безрассудно было бы думать, что ему по силам здесь что-нибудь изменить.
Нет, не по силам.
Тогда смирись с этим. Пусть все идет своим чередом. Делай то, что тебе по силам.
Например, ищи свою дочь.
Саймон дошел до машины и позвонил Елене Рамирес.
– Есть что-нибудь? – спросил он.
– Сначала расскажите, что у вас.
– Пейдж приехала к Аарону, а не наоборот. Мне всегда казалось, что они познакомились где-то рядом с Лэнфордским колледжем. Но она сама почему-то искала его.
– Она знала его раньше?
– Как-то так.
– Возможно, познакомились в Сети. На каком-нибудь сайте знакомств или что-то в этом роде.
– С чего бы она стала посещать эти сайты?
– А с чего другие их посещают?
– Она же первокурсница, ушла с головой в учебу, у нее там полно друзей и подруг. Я на нее не гляжу сквозь «папины очки».
– Папины очки?
– Ну, понимаете, предвзято. Смотреть на своих детей сквозь «папины очки».
– А-а, понятно.
– Такой Пейдж и была, по словам соседки по общежитию, а не как я ее видел. Вы уже поговорили с парнем из тату-салона?
– Дэмиен Горс. Сначала закончите вы, Саймон. Есть еще что-нибудь, что, по-вашему, я должна знать?
– Кое-что действительно странное о детстве Аарона. Или, по крайней мере, о его происхождении.
– Расскажите мне.
И Саймон пересказал ей историю, поведанную ему Энид, про Аарона и про байку Уайли насчет его погибшей матери-итальянки. Когда он закончил, в трубке повисло молчание. Потом он услышал, как она что-то набирает на клавиатуре.
– Елена?
– Пытаюсь погуглить фотографии Аарона и его отца.
– Зачем?
Пауза.
– Что-то ничего нет. Ага, вижу несколько фоток отца возле гостиницы. Уайли.
– Но зачем, что случилось?
– Наверное, это прозвучит странно…
– Но?
– Но вы видели и Аарона, и Уайли в лицо.
– Да.
– Как вы думаете, они отец и сын? Я имею в виду, биологические.
– Нет, – не задумываясь, ответил Саймон. – То есть… послушайте, я не знаю. Там что-то не так. А что?
– Может, и ничего.
– Но все-таки?
– Генри Торп был усыновлен, – сказала Елена. – Дэмиен Горс тоже.
Саймона пробрал озноб, но все же он произнес:
– Что за бред.
– Знаю.
– Пейдж никто не удочерял, она мне родная дочь.
