Обнимаю его. Прижимаюсь. Буквально висну на мужчине, но, кажется, он не против. Смотрю в его глаза и задыхаюсь от нежности, от смеси желания и восхищения. И это чувства моего куратора. Он счастлив? Почему он выглядит настолько довольным?
— Ты очаровательна, Вероника.
— Я…
— Теперь я точно проголодался.
— А…
— Нет, не здесь.
— Но почему?
— Чай стынет. — Он глухо смеется.
Но как же так?! В мой живот упирается его… Его! А он! Он поднимает руку и машет передо мной пальцами. Издевается. Определенно хочет пристыдить.
— Проводишь меня в ванную?
Волна жара проносится по моему лицу.
— Станислав Юрьевич!
Лицо мужчины озаряется хулиганской улыбкой, а следом его губы касаются моих с такой нежностью, что все мое нутро замирает.
— Мы обязательно все попробуем, Вероника. Но не сейчас, не в чужой квартире. Хорошо?
— Да. Только как же вы?
— Я вел себя, как мудак при нашей первой встрече. Будем считать это наказанием.
Он делает шаг назад, обводит взглядом всю меня и, дернув кадык, поднимает валяющуюся на полу футболку.
— Я в ванную. Давай перекусим.
Как только я остаюсь одна, то прячу лицо в ладонях. Боже! Что это сейчас было? Мысли проясняются и меня одолевает такой стыд! Я была мокрая. И громкая. И бесстыжая. И…
— Вероника, тут нет полотенца.
Я подрываюсь с места, трясущимися пальцами натягиваю одежду и бегу на помощь. А весь оставшийся вечер старательно избегаю пристального взгляда, все больше негодуя, почему Станислав Юрьевич остановился. Может, его не привлекают девственницы? Или это большая ответственность? Отчего он так улыбается? Каждый раз, перед тем как спрятать глаза, замечаю его ухмылку. Как только он доедает пирожное, то просит проводить до двери. В прихожей снова обнимает, снова возбуждает до предела и уходит, на этот раз оставив нас обоих ни с чем.
Я прислоняюсь к стене и, обессилев, сползаю по ней. Сердце переполняют чувства. Хочется улыбаться, прикасаться пальцами к губам и бесконечно воображать, как получаю удовольствие в объятиях именно этого мужчины, но все портит мысль об Яковлевой. Что, если она в итоге добьется своего? А вдруг моей судьбой окажется разбитое корыто? Выдержит ли сердце такие волнения? И что они сегодня делали почти три часа? Диана прогуляла пары, а потом вернулась взъерошенная и слишком довольная.
Настроение падает ниже плинтуса. Я убираю стол, мою посуду, затем долго смотрю на стену, у которой получила первый оргазм в своей жизни. Настоящий, ничего общего не имеющий с тем, чего я достигала собственными усилиями. Вспомнив его взгляд и настойчивые ласки, я краснею, почему-то вновь улыбаюсь и ложусь спать, решив обязательно поговорить с ним о Диане. Надо развеять сомнения, чтобы не страдать без причин, не ревновать.
Вздрагиваю от звука принятого сообщения.
"Я дома. Сладких снов".
Сладких? Отныне мне снятся только непристойные!
Глава 28. Двойные стандарты
Граф
— Станислав Юрьевич.
Вероника произносит мое, и я вздрагиваю от неожиданности. Маленькая ладошка ложится на живот. Острые коготки царапают его. А я завороженно наблюдаю, как девчонка приближается, нависает надо мной, обхватывает ногами мои бедра, седлает…
— Что ты тут делаешь? — спрашиваю и бегло оглядываю комнату: знакомая спальня, темно-зеленая пастель, тяжелые красные шторы, все те же обои…
— Вы мне не рады? — Вероника жалостливо сводит брови и опускает уголки губ.
— Как ты вошла?
— Вы же сами дали мне ключи.
— Точно, сам..
Валевская опускает голову. Ее волосы щекочут мое лицо. Убираю их ладонью и завороженно изучаю ее: нежная, чувственная и такая уютная. Она пахнет табаком и мятой. Пахнет мной.
— Станислав Юрьевич, вы так и будете просто смотреть?
Глупая девчонка. Думает, бросит мне вызов, и я не приму его? В одно мгновение оказываюсь сверху, ловлю ее дыхание губами, ласкаю, прижимаюсь к юному телу и, кажется, теряю рассудок. Откуда в ней столько смелости? Почему так отчаянно целует? Зачем провоцирует?
Одежда летит на пол, и мой взгляд блуждает по молочной коже. Ни единого изъяна. Нет даже родинки. Словно это кукла, которую сделали из воска и наделили только совершенствами. И даже на ощупь она упругая, гладкая, почти как шелк.
— Вероника… — шепчу ее имя. Повторяю раз за разом, словно теперь оно — часть моей жизни, и в нем есть сокровенный смысл.
— Вам нравится? — Валевская кусает губы, уводит в сторону взгляд и заливается краской. Моя фантазия сбывается наяву. Осталось только стянуть белье и получить то, что не взял вчера. Хотя и сейчас я колеблюсь. Страшно до дрожи. Вдруг наломаю дров? Но разве можно себе отказать в удовольствии прикоснуться?
Я стягиваю последнюю преграду, провожу пальцами по нежной коже, борясь с собственной волей. Она стонет. Выгибается. Подается навстречу, безмолвно умоляя не затягивать с ласками.
— Ты очень красивая, Вероника, — отрывисто произношу. Дыхание сбивается, и мой разум затуманивается. Хочу ее. Всю. Сейчас.
Она распахивает глаза и с опаской косится на меня.
— Значит, мы сделаем это?
— Это? — Во мне просыпается ехидство. — Что именно ты хочешь сделать, Вероника?
— Ну… Когда будильник перестанет звенеть, мы же вынесем шкаф?
— Шкаф? Какой шкаф?
— Тот, что в гостиной. Уродский такой, похожий на гроб.
Ее руки тянутся к орущему будильнику, и я наклоняюсь следом. Выключаю его, а после смотрю перед собой на подушку в шелковой наволочке и с сожалением вздыхаю. Переворачиваюсь на спину, долго пялюсь в потолок, думая о том, почему вдруг вместо Ани ко мне во сне приходит Вероника? А еще: правильным ли было уйти вчера, даже не предложив помощь?
“Мне важно чувствовать себя самостоятельной”, — проносятся в мыслях ее слова. Кажется, именно они меня и остановили, не дав совершить безумие — забрать к себе малышку. И почему я чувствую вину за свое бездействие? Почему от одной лишь мысли о ней болезненно сводит пах? Правильно ли я поступил? Может, не стоило идти на поводу девчачьих амбиций?
Я закрываю глаза и вспоминаю каждое мгновение проведенное с ней. То, как отчаянно она цеплялась за меня, как кусала губы и с дрожью во всем теле стонала. Как билась в моих объятиях, сжимала мою руку, шептала что-то непонятное, распаляя меня все больше. Даже сейчас я сожалею, что ушел. Но в то же время понимаю — все идет своим чередом. Сегодня, завтра и в ближайшую неделю Верника будет думать только обо мне. Уверен в этом. А там… Там уже поглядим. Надо лишь выполнить задуманное.
