— Почему это?! — снова останавливает.
— Потому что не хочет, — раздается до боли знакомый голос, и я оборачиваюсь, теперь завороженно следя за тихой поступью Стаса. Он делает затяжку и, подойдя к нам, бросает окурок в мусорный бак.
— Ты еще кто такой? — хмуро спрашивает Краснов, готовый, видимо, к скандалу. Иначе как объяснить его стойку?
Я даже успеваю испугаться. Вдруг они сцепятся? Однако Стас протягивает ему руку для рукопожатия, а после дружелюбного жеста просит не пугать девушек по ночам. Это выглядит странно…
— Ты как? Все хорошо? — с нежностью в голосе уточняет и, получив в ответ кивок, предлагает зайти в дом. — Доброй ночи.
Последнюю фразу кидает в сторону Краснова. Тот вроде как начинает петушиться, но его пыл вмиг утихает, стоит невесть откуда появиться Вишневскому.
— Юра? — с изумлением произносит мой друг. — Ты-то здесь каким боком?
— Я… — Мой преследователь теряется.
— О, Станислав Юрьевич? Не ожидал вас тут увидеть. — И подмигивает мне, чем сильно смущает, особенно перед Стасом. — Слышал, вас отстранили на время.
— Как быстро до тебя доходят новости, — с усмешкой говорит мужчина, уже приобнимая меня за плечи. Заметив это движение, Краснов хмурится, щурит глаза, сжимает губы, но молчит.
— Вы как? В порядке? — тем временем ведет диалог Андрей.
— В норме.
— Ну и славно. Ник, держи. — Я забираю почти невесомый пакет. — Оле передашь. Она попросила достать ей шмот. Только не открывай. Там это, личное.
— Хорошо…
Я наблюдаю за очередным мужским рукопожатием в полной растерянности. И как Вишневский чуть ли не волоком тащит отсюда подальше Краснова, а Стас проверяет свои карманы, достает сигареты и бросает всю пачку в мусорный бак — тоже в недоумении. А едва мы остаемся одни, горький вкус табака щекочет мое нёбо, губы любимого мужчины обжигают губы, а руки, до сих пор обнимающие за плечи, теперь крепко держат за талию.
— Я волновалась, — признаюсь, как только Стас отстраняется, чтобы заглянуть в мои глаза.
— А я отходил от новостей и все думал о тебе.
Теперь я улавливаю острый аромат крепкого алкоголя, и замечаю пьяный блеск в глазах.
— Стас…
— Что? А, это? Ну каждый отходит по-своему. Вчера напился Буров, сегодня — я.
Он улыбается. Касается подушечками пальцев моей щеки и улыбается, хотя вряд ли ему весело.
— Ника. — Холодный ветер бьет в лицо. Он обнимает и шепчет на ухо: — Поехали ко мне.
Горло сушит. Я сглатываю.
— Сейчас поехали, — продолжает уговаривать. — Ничего не будет, если ты не захочешь. Просто побудь со мной.
— Ты же не сядешь пьяным за руль? Это опасно.
— Ну сюда же я как-то приехал! — смеется, только мне не смешно. — Сегодня столько всего произошло…
— Расскажешь?
— Только, если ты сядешь со мной в машину.
— Это шантаж?
— Называй, как хочешь.
Мои губы снова оказываются в его власти, и под напором долгого поцелуя я сдаюсь.
— Минуту, оставлю Оле пакет. Вдруг там что-то важное?
— Вещи собери! — бросает он мне в спину, когда дверь за мной почти закрывается. Я замираю на несколько секунд, затем глубоко-глубоко дышу, пытаясь унять часто бьющееся сердце. Небывалый восторг зарождается так же безмолвно, как наступает темная безлунная ночь. Однако, будучи не готовая услышать эти слова так скоро, я опираюсь о перила и жду, когда пройдет дрожь в ногах.
После стрелой поднимаюсь на нужный этаж, забегаю в пустую квартиру, закидываю в рюкзак только белье и учебник, который понадобится завтра на паре. Уходить, не поговорив с Олей, считаю некрасивым поступком, поэтому забирать свои немногочисленные пожитки, не тороплюсь. Достаточно того, что вместо учебы я бросаюсь в объятья мужчины. Это уже за гранью поведения “домашней девочки”…
Вспомнив, как бессовестно танцевала на сцене стриптиз, я мысленно хохочу. Нет, я уже давно не тепличное растение, и всего за полгода совершила столько непристойных вещей! Мысль о том, сколько мне предстоит еще совершить, вводит в краску. Словно наяву я ощущаю его вкус. Воспоминания настолько острые и явные, что тело сводит в судороге. Боже, дай мне сил устоять! Кажется, к серьезному шагу я еще не готова. И все же оставляю на кухонном столе записку, закрываю дверь на ключ и бегу по лестнице вниз, к нему, навстречу неизвестности, в объятья чего-то нового и запретного, но такого желанного. Страшно, но предвкушение вносит ту самую перчинку, от которой вкус поданного на ужин блюда становится только ярче.
Глава 34. Слезы и слабость
Граф
— Проходи, — мягко толкаю в спину Нику, и закрываю за нами дверь.
— Ой!
— Что такое? — Ее реакция вызывает у меня настороженность.
— Тут столько коробок… — в растерянности произносит девушка, снимая верхнюю одежду.
— Ремонт, — развожу руками.
Вероника бесшумно ступает по коридору, оглядываясь по сторонам. Словно впервые сюда попала. Я, конечно, вынес из квартиры многое, но ее интерес кажется мне странным. А стоит ей зайти на кухню, как тут же изумленно спрашивает:
— Посуды почти нет. Вы и ее выбросили?
Глядя на большие, полные недоумения, глаза, я прячу улыбку.
— С недавних пор меня ужасно раздражает красный цвет. А жизнь нужно начинать исключительно с белого листа. Желательно, без каких-либо пятен. Кстати, сколько пар у тебя завтра?
Подхожу к ней вплотную, думая, что увижу смущение, но она смотрит ясным взглядом и улыбается.
— Всего одна. Первая. Ну и вечером на работу.
“Драить полы” — говорю себе мысленно и вздыхаю.
— Что-то не так? — вмиг принимает на свой счет Вероника, но я не нахожусь ответом, поэтому прошу ее достать оставшуюся посуду.
— Курьер должен быть с минуты на минуту.
Девушка охотно принимается за дело, накрывая на стол пока что пустые тарелки.
На самом деле, меня раздражает ее выбор. Танцевать с пылесосом вместо того, чтобы уделить время правильным вещам, способным открыть двери в лучшую жизнь — разве это правильно? Она достойна большего. Нет, не так.
Она создана для большего!
Только почему вместо объяснений, казалось, столь важных для девушки вещей, Валевский подавил в ней веру в собственные силы? Теперь каждый ее шаг вперед — всего лишь бесполезное трепыхание. Но имею ли я право требовать у нее более взвешенного решения? И если я готов взвалить на себя всю ответственность, поделится ли она хотя бы частью?
— Стас. — Вероника кладет ладонь на мое плечо и заглядывает в глаза. — Все в порядке? О чем ты задумался?
