— Как ты смог сбежать? — спросила лиори. — Я думала, что убила тебя.
— Убила, — Райверн невесело усмехнулся. — Живым из угодий выбралось только тело, сердце осталось на острие твоего меча.
— Как? — глухо повторила вопрос Перворожденная.
Она все-таки развернулась лицом к Кейру и теперь смотрела на него, не став садиться. Не сел и он. По-прежнему лежал на спине и глядел в потолок.
— Я толком не помню, — заговорил Райверн. — Правда, не помню. Все было как в тумане. Даже не чувствовал тогда боли. Было неверие и непонимание того, что такое могло случиться… — Он ненадолго замолчал, после протяжно вздохнул и продолжил: — А еще хотелось доказать тебе, что я не виновен. Наверное, это и заставило подняться с пола, когда ты ушла. Выбрался в окно… Нет, — риор усмехнулся, — это слишком громко — выбрался. Вывалился в окно. Потом полз какое-то время, дальше не помню. Очнулся уже в каморке, обвязанный тряпками. В плошке горело масло, пахло чем-то мерзким… А еще бормотание, бесконечное бормотание. Это единственное, что я запомнил в тот момент. Потом мне по лицо провели прохладной ладонью и велели спать. Знаешь, — Райверн вдруг усмехнулся и сел, — когда я впервые увидел свое лицо, испугался. Правда, даже зажмурился, не поверил, что этот урод — я. Это сейчас он побелел и уже не пугает так сильно, а в то мгнвоение, когда с моего лица сняли тряпицу, и я взглянул в медный кувшин, думал, что проще повеситься, чем жить таким вот…
Лиори закрыла глаза. Она не это хотела услышать, даже никогда не думала о том, как он пережил потерю дома, надежд, лица… Райверн Дин-Кейр никогда не был так же красив, как Тиен Дин-Таль. Но его озорная улыбка, его решительность, умение вести даже серьезную беседу в шутливом тоне, бесшабашность и нагловатость, за которой скрывался острый ум — всё это делало его намного ярче красавца Тиена. Альвия не видела этой красоты своего вечно тихого поклонника, но заметив раз искры в бирюзовых глазах юного риора Дин-Кейра, уже и не смогла бы рассмотреть за их светом других юношей.
— Кто помог тебе? — хрипло спросила она.
— Не скажу, Али. Даже под пытками не скажу, — тихо ответил Райверн. — За добро я не заплачу злом. Меня подобрали, спрятали, выходили и помогли добраться до Борграда.
— Борград? — глаза Перворожденной распахнулись. Она села на кровати и посмотрела на риора. — Ты не отправился в Эли-Харт?
Кейр отрицательно покачал головой.
— Нет, Али. Я верил, что смогу добиться того, чтобы ты выслушала меня, надеялся на помощь и поддержку, но… Тот, кому я верил, как себе, обманул мои надежды. Он отвернулся от меня.
— Тиен, — поняла Альвия.
— Да, он. Дин-Таль был единственным от кого я ожидал помощи.
— Твой отец…
Райверн откинул голову назад и негромко рассмеялся. Перворожденная поняла причину его смеха. Старший риор Дин-Кейр был ревностным служакой. В первую очередь он был предан лиорам, готов сложить за них голову, хоть в бою, хоть на плахе. И детей своих воспитывал также. Но если Райверну достался более гибкий ум его деда, то младший брат унаследовал твердолобость отца. Искать у него поддержки после обвинения в покушении на лиора было равно тому, что его сын сам отдал себя в руки палачей.
— Я написал ему, — Альвия вскинула голову и посмотрела на риора, возобновившего свой рассказ. — Говорил, что на мне нет вины. В ответе, который мне принесли, была лишь одна фраза: «Если в тебе осталась хоть капля чести, ты примешь кару, как подобает высокородному риору». Тогда я понял, что моя семья не станет мне поддержкой. Они примут мою казнь, как данность. Отец не пожелал слушать моих оправданий, он тоже приговорил меня. У меня остался лишь мой… брат, — это слово Кейр выплюнул с нескрываемым презрением. — Наивный глупец, я думал, что он у меня есть. Но ошибся. Я ждал его, просидел почти сутки в условленном месте. Хвала Богам, что он хотя бы не выдал меня страже. Однако и сам не появился. Мимо прошел только какой-то старик. Он бросил к моим ногам несколько монет, посчитав меня нищим попрошайкой, больше никто не появился. Я приходил на это место еще несколько дней, пока не смирился с мыслью, что Таль поспешил сплясать на моих костях.
— Быть может, он попросту не получил твоей записки, — лиори не понимала, зачем ведет этот разговор, но слушала, слушала, слушала… И не хотела останавливать Райверна. Ей зачем-то нужны были откровения. Для чего? Всё давно решено и невозможно повернуть вспять. Прошлое, словно гнойный нарыв, вырезано из сердца без жалости и сожалений. Так зачем ей знать о том, как жил Райверн после того, как клинок убийцы рассек жизнь на счастливое «до» и ледяное одинокое «после»? И все-таки она слушала.
— Получил, — усмехнулся Кейр. — Ему передали записку прямо в руки, мой посланец это видел. Открыл и прочел. И того старика я узнал, который бросил монеты к моим ногам — это был прислужник из Борга. Таль иногда давал ему поручения. Мой побратим, которого я считал родней своего младшего брата, откупился от меня несколькими монетами. После этого надеяться мне было не на кого. Ты не желала меня слушать, отец не желал верить, друг не захотел помогать. После этого я ушел к Эли-Харту.
— Зачем? Надеялся, что найдешь поддержку у него? — лиори криво ухмыльнулась. — И не ошибся.
— Глупости, — неожиданно зло отмахнулся Кейр. — Я жил тогда новой блажью. Думал, принесу тебе его голову и докажу, что невиновен. Тай принял и пригрел. Я был ему нужен на будущее, он мне для возвращения в прошлое. Пока я добивался его доверия и подбирался ближе, узнал о твоей клятве. После этого понял, что всё кончено. Доказывать больше нечего. И мне стало всё равно.
Он замолчал, не спешила заговорить и лиори. Она смотрела на Райверна и думала о том, что он сказал. И чем больше думала, тем сильней в ее душе поднималась волна протеста. Значит, это ему было больно, он оказался предан? А она?! Ее душа была похожа на развороченную неумелым целителем рану, бесконечно истекающую кровью. Кто был тогда рядом с юной лиори, когда она заходилась в беззвучном крике от собственной боли? Никого! Совершенно никого.
Мать сутками просиживала возле тела мужа. Ни с кем не разговаривала, никого не желала видеть, только выла и проклинала убийц. Она отдалась своему целиком и полностью отдалась своему горю, кажется, забыв, что где-то рядом осталась ее дочь, которой сейчас тяжелей во сто крат. Альвия потеряла не только своего господина и отца. Она потеряла тот стержень, который держал ее целых семнадцать лет. Его попросту выдернули в одно мгнвоение, не заботясь о том, как юная лиори будет носить свое тело по опустевшей земле дальше. Она лишилась всего в одночасье: отца, возлюбленного, девичьих грез, надежды на счастливое будущее, веры в справедливость Богов. Ничего не осталось. Ничего!!!
Всё это заменило бремя власти. Кто спрашивал юную девицу, готова ли она взвалить на свои плечи целый риорат? Готова ли она нести ответственность за жизни своих подданных? Готова ли противостоять коварству и хитрости других лиоров? Никому не было дела до того, что Альвии, как матери, хочется забиться в уголок и выть в голос, как обычной слабой женщине. От нее ожидали силы и крепости, решений, приказов. Ждали, что, еще вчера беззаботно порхавшая бабочка, сегодня превратится в беспощадного варлаха. И ей пришлось задавить свое горе, скрыть под ледяной коркой ревущий огонь боли потерь.
