— А что за нечисть? — голос паренька дрогнул, тон стал тише, но любопытства нисколько не убавилось.
— Болотная, — усмехнулся ратник. — Говорят, из болота выходят. Вроде как охотники увязли, а теперь по ночам дичь ищут.
— Ну, что ты болтаешь попусту?! — возмутился следопыт. — Вот взяли и утопли. Ничего там просто не было. И не охотники вовсе. Девка там. Это за ней гнались. Говорят, — следопыт метнул взгляд в спину риора и понизил голос: — Говорят, прадед нашего хозяина углядел девку в деревеньке одной. Краси-ивая была девка, загляденье. А риор-то как увидал, так и покоя лишился. И жена молодая была, и в любви вроде жили, а тут, как обезумел. Поговаривают, начал в ту деревеньку день за днем наведываться. То подарочек привезет девке той, то папаше ее денег даст, то проездом вроде, а сам непременно в дом к зазнобе завернет, да и поговорит с ней. Все наглядеться не мог. Замок бы взял, да там лейра уже свои порядки наводит. Вот и обхаживал бедняжку.
А ей и не в радость любовь-то хозяйская. И жених уже был, и свадьбу сыграть собирались. Риор-то как про жениха прознал, так и взбесился. «Моя ты, говорит, даже думать не смей. Золотом осыплю, в богатстве жить будешь, только не противься». А у ней, у девки этой, жених-то любимый был. Вот и удумали они с парнем тем сбежать с земель риора. Ночью и припустили, пока все спали. До этого вот распадка и дошли.
Хозяин, как почуял, с утра раннего примчался. А птичка-то упорхнула. Ох, и взъярился! Сразу погоню снарядил. Следы в лес вели, стало быть, туда и дорога. Нагнали беглецов, когда уж те думали, что скрылись. Шли спокойно, смеялись, о счастье своем мечтали. Тут их риор-то с людьми своими и поймал. Парень-то трусом оказался, бросил невесту и деру дал, а ее схватили и не отпускают. Риор с коня слез, подошел к девке и говорит: «Не хотела по-доброму, так и я по-злому буду». Ну и… снасильничал, значит. Сказывают, долго забавлялся, ни мольбы, ни слез не слушал. Злой был шибко.
После уже хотел с собой забрать, а она возьми и вырвись. Бежала, куда глаза глядят, жениха звала. Думала, отзовется и спрячет ее, а не отозвался. Помирать-то неохота, вот и бросил любовь свою. Риор за девкой кинулся, отпускать не хотел. Так в болото и загнал. Смотрит, а бедняжка уже по грудь увязла. Он ей ветку тянет, хватайся, мол, вытащу. А она головой мотает, да еще глубже вязнет. Хозяин-то ей, мол, люблю тебя больше жизни, вернись ко мне. А она ему: «Нет любви, — говорит. — Та, что была у меня, обманом обернулась, а твоя и вовсе сгубила. Будь ты, — говорит, — проклят. Пусть и тебе твоя любовь мукой станет, как мне была». Сказала, и в болоте скрылась. Утопла, значит.
— И что? — округлив глаза, прошептал Филис.
— А то, — следопыт снова поглядел в спину риора, но различил уже только силуэт в сгустившихся сумерках. — Риор помешался. Сказывают, по замку своему бродил и все стонал да девку ту звал. И все, мол, прости, прости. Потом так со стены и сбросился, не нашел покоя. А девка та из болота выходить начала, и насколько хороша была при жизни, настолько страшна после смерти стала. Выйдет, значит, из своей могилы и ищет жениха своего сбежавшего. То ли отомстить ему хочет, то ли, наоборот, любовью успокоиться. А коли на путника какого набредет, так к себе и утаскивает.
Про охотников — это уже другая история. Они тоже девку видели, только она вроде как прежней красавицей обернулась. Завлекла она их, раззадорила, так они друг дружку за покойницу и порубали. Спорили, значит, кому достанется. А теперь вместе с девкой ходят, как псы ее верные. Только вот, на кого она взглянет, они того и убивают, как соперника, значит. Может, конечно, не как соперников, может, зазнобу новую хозяйке своей тащат, кто их знает. А вообще, много чего сказывают про это болото.
— Ну и наболтал ты, — хохотнул, слушавший следопыта, ратник. — Сказки все это. А ты, малец, слушай болтуна больше, он и не такое тебе расскажет. Не было ничего такого. Откуда ж про охотников знают, ежели никто из них не вернулся? Да и про остальных тоже. Чушь!
— А вот, как стихнет лес, да гнилью болотной потянет, так и узнаем: чушь или не чушь, — обиженно ответил следопыт и отвернулся.
— Зажечь факелы! — крикнул риор, разом прекращая всякие разговоры.
Зачиркали огнива, и вскоре отряд превратился в огненную змею, неспешно передвигавшуюся между деревьев. Воины постепенно растянулись друг за другом, потому что даже по двое было уже тесно. Казалось, деревья заступают дорогу всадникам, то ли оберегая их от напасти, ожидавшей впереди, то ли разделяя, чтобы лишить защиты. Тьенер зябко повел плечами. Он боязливо озирался по сторонам и потягивал носом воздух, все пытаясь уловить гнилостный запах болота и тлена.
Риор, получив свой факел, кажется, и не думал останавливаться на ночлег. Конь устал. Он прядал ушами и пофыркивал, отчетливо звякая сбруей, но все-таки был спокоен. Не косил, не взбрыкивал, и Брайс, поджав губы, продолжал направлять его вперед, желая до рассвета сильно сократить расстояние между собой и беглецами. А лучше обогнать и устроить засаду, тогда дичь сама придет к нему в руки. Лиор будет доволен и, быть может, приблизит высокородного, тогда род Брайс сможет возвыситься… Да, ради будущего можно было и потерпеть усталость и неприятную темноту проклятого леса в Лисьем распадке.
Брайс тоже знал эту легенду, которую рассказал следопыт, даже слышал его, когда смерд забывался, но прерывать не стал. Он потом задаст болтливым дуракам, но не здесь, где каждое злое слово застывает отравленным кинжалом над головой. Все потом, сейчас нужно только проехать большую часть леса, а там можно и передохнуть… после болота. Риор не верил в сказки, но подступающая ночь сказалась и на нем. Тягостное чувство черной тоски вдруг завладело душой высокородного, и он гулко сглотнул, подумав, что он потомок насильника и душегуба.
— Вайриг, не вздумай верить в глупые сказки смердов, — как-то отчитывал его отец, когда сын подошел к нему с вопросом. — Твой предок действительно упал с крепостной стены, но виной тому был его недруг и соперник, желавший получить благоволение господина. Остальное — домыслы черни. Прадед искренне любил прабабушку, и от этой любви у них народилось трое детей. Не было никакой девы и проклятья. Кто вообще рассказал эту глупость?
В тот день у позорного столба выпороли конюха, от которого мальчик услышал жутковатую байку. А Вайриг Дин-Брайс, промучившись несколько дней страхами и сомнениями, выкинул глупую легенду из головы. В конце концов, смерды любят рассказывать страсти о своих хозяевах, и история несчастной любви в их россказнях встречается чаще всего. Да, риор не верил легенде, но это не мешало ощущать неприятный холодок, все больше пробиравшийся под кожу, чем дальше продвигался отряд.
— Дурь, — буркнул высокородный. — Тут не покойников, тут зверья надо опасаться. Скоро уж выйдут на охоту.
И это было верным. В этой части Эли-Харта чаще всего встречался рандир. Эти хищники, чья лысая кожа была крепка, как браня, жили семьями. Самец, от трех до пяти самок и их потомство. Самцов изгоняли, едва они достигали юношеского возраста и могли постоять за себя, слабых самок тоже. Сильных оставляли, они сменяли погибших или одряхлевших матерей. А потом дряхлел глава и его загрызали собственные дети, или же один из них, почувствовавший силу. Это становилось началом боев молодняка за главенство в семье. Сильнейший получал самок, остальные, если не дохли в схватке, то спасались бегством.
