— Прочь!!! — надрывный вопль совпал с пением спущенной тетивы.
Стрела вонзилась в прислужника, и тот, вскрикнув, повалился на одно колено.
— Давай, Фил, еще давай! — заорал следопыт. — В башку ему, прямо в башку!
— Стоять! — гаркнул риор.
Рука Филиса дрогнула, и стрела прошла выше головы прислужника.
— Не сметь стрелять! — снова рявкнул Дин-Брайс, хватаясь за эту неожиданную помощь своему разуму.
Он поднялся на ноги, стараясь не глядеть на огонек, развернулся и, оскальзываясь, поспешил к стонущему Тьенеру, из плеча которого торчало древко стрелы.
— Почему не зажгли новые факелы? — с отчаянной злостью рычал риор, избавляясь от своей оторопи и страха. — Немедленно зажечь!
Гирен слетел с лошади и бросился к хозяину. Заступил ему дорогу и взмолился:
— Не ходите, не ходите к нему. Если он вкусит крови, его уже ничего не остановит. Хозяин, прошу вас…
— Пошел вон! — заорал на него высокородный, отталкивая с пути. — Трясешься, как шелудивая шавка! Факелы! Мне нужен свет!
— А и верно, огнем-то верней будет, — часто закивал Гирен.
— Хозяин, я живой, — едва не плача, воскликнул Тьенер. — Клянусь Богами, я живой!
— Конечно, живой, — раздраженно отмахнулся Дин-Брайс. — Дурачье! Уже друг друга готовы поубивать от страха.
Он приблизился к прислужнику, без всякой осторожности коснулся раны, мало заботясь о том, что Тьен вскрикнул от боли.
— Огня!
— Х-х-хозяин! — запинаясь, взмолился прислужник.
Лагер подбежал с уже зажженным факелом, и риор взглянул на пальцы, которыми коснулся раны.
— Это кровь, — с мрачным удовлетворением произнес высокородный. — Самая обычная кровь. — После обернулся к следопыту и ткнул ему под нос окровавленные пальцы: — Разве у покойников бывает горячая кровь?
Гирен отшатнулся, но нашел, что возразить:
— Так он же еще не остыл.
— Молчи, собака! — Дин-Брайс замахнулся на смерда. — Он чувствует боль, и из раны идет кровь!
— П-п-притворяется, — неуверенно отозвался Филис.
— Точно, — горячо кивнул Гирен. — Его надо сжечь, тогда точно будем знать, что вреда уже не будет.
— Я тебе нос отгрызу! — взвыл Тьенер.
— А я гово… — начал следопыт, но рот ему заткнул кулак Альтора.
— Надоел, — буркнул ратник. — Его бы самого сжечь, верещит, как тварь из Архона.
Риор кивнул Альтору. После забрал факел у Лагера и поднес его к прислужнику. Тьен дернулся, но Дин-Брайс перехватил его.
— Не сжигайте меня, хозяин, — взмолился прислужник. — Я живой. Просто упал, когда к вам бежал, головой ударился, вот и потерял сознание…
— Или со страху в обморок свалился, когда болото увидел? — криво усмехнулся риор, скрывая за издевкой собственную слабость. — Сиди спокойно, я не собираюсь тебя сжигать. Надо стрелу вытащить и перевязать рану.
— Правда? — глаза Тьена доверчиво распахнулись.
Дин-Брайс тут же скривился, его раздражение было все еще сильно, и эта детская надежда во взгляде, почти обожание и признание в любви взбесили высокородного. Он сунул обратно Лагеру факел и велел Альтору:
— Займись им, или я удавлю слюнтяя из жалости. — Уже отойдя от ратников и раненого прислужника, риор перевел взгляд на Филиса, виновато склонившего голову: — Будешь слушать бабьи причитания, надену платье и отправлю в услужение к лейре Брайс. Понял меня?
— Простите, — шмыгнул носом паренек. — Я просто… испугался.
Риор усмехнулся и бросил быстрый взгляд на болото, но сознаваться кому-то, что ему тоже было страшно, высокородный не собирался.
Он посмотрел на кусок очистившегося звездного неба, после в черноту ночного леса и решил, что на привал они остановятся, только покинув распадок. Затем подумал о беглецах, которые, наверное, смотрят сладкие сны, и все, что скопилось в душе за эту проклятую ночь, вскипело желчью. Если бы сейчас Дин-Брайса спросили, как он относится к врагам лиора, он бы ответил, что готов перегрызть им глотки. Кто-то должен быть виноват в гибели его людей и собственного краткого малодушия, и виноватые нашлись без всяких сомнений…
Утро выдалось солнечным. Первые лучи позолотили горные пики, скользнули по Рыжему хребту и пощекотали нос сладко спавшему мужчине.
— А-апчхи, — чихнул он и сел.
После протер глаза и от души потянулся, впервые за долгое время ощущая себя отдохнувшим. Савер поднял голову, прищурился и кивнул солнцу, желая ему доброго утра. Он поднялся на ноги, чувствуя бодрость и готовность к продолжению путешествия, хотел уже разбудить высокородных, но повернулся в их сторону и замер. На губах прислужника появилась улыбка, граничившая с умилением, и будить хозяина и лиори расхотелось.
Райверн вытянулся в своей излюбленной позе на спине, закинув одну руку за голову. На его плече спала Альвия, уткнувшись носом в шею риора. Ее ладонь покоилась на мужской груди, ногу Перворожденная закинула Кейру на бедро, и ладонь второй руки изгнанника лежала на женском колене. И если бы Савер не был уверен в том, что хозяин спит, он бы подумал, что тот наслаждается минутами близости с любимой женщиной, до того довольная улыбка застыла на нагловатой физиономии высокородного.
— Хоть вовсе не буди, — тихо хмыкнул прислужник. — Чисто лебедь с лебедушкой.
Савер еще немного полюбовался умиротворяющей картиной, даже не вспомнив, что еще вчера, с трудом забравшись сюда, он думал лишь о том, как бы столкнуть лиори с вершины хребта и остаться вне подозрений. Хотел даже ночью ударить камнем по голове, чтобы поскорей прекратить свои мучения и освободить хозяина от власти проклятой женщины. И в то мгновение прислужнику уже было все равно, что скажет риор, потому что он был уверен, что высокородный должен оценить заботу своего слуги и понять, что тот прав. Но прошедшие дни и размышления подернулись дымкой забвения, словно кто-то стер их из памяти верного прислужника. А глядя на Перворожденную, Савер ощущал и вовсе непонятную благодарность и восторг, словно видел перед собой богиню, спустившуюся с неба и оделившую его благодатью. Объяснить себе подобное восхищение мужчина не мог, но чувствовал его очень ярко.
Наконец оставив в покое спящую пару, прислужник заново разжег костерок, бросив в него весь оставшийся хворост, поставил маленький котелок, которым путники разжились прошлым утром у бродячего торговца безделушками, вылил почти всю воду из бурдюка, стоявшего рядом с местом его ночевки и, накидав в котелок травок, собранных по дороге, приготовил отвар. Добыл из мешка подсушенный хлеб, прихваченный еще в Хилипе в гостевом доме, хмыкнув при воспоминании о Бусинке.
Когда вода уже кипела, и воздух наполнил аромат трав, Савер вновь обернулся к высокородным и первое, что обнаружил — хозяин проснулся. Райверн скосил глаза на Альвию, кажется, опасаясь повернуть голову, чтобы не потревожить ее. Затем опустил руку из-за головы на плечо лиори. С невинным выражением на лице погладил Перворожденную по коленке и, не встретив сопротивления, провел дланью от колена до бедра, подождал еще немного и сдвинул ладонь на округлый зад самой повелительницы Эли-Борга. В этом месте риор вздохнул с умиротворением и несильно сжал ладонь.
