Он любовался ее стройным гибким станом, подчеркнутым алым, словно кровь, платьем. Кошачьей грацией ее походки, даже складками подола, струившимися от бедер, подобно языкам племени. Задерживал дыхание, глядя на блестящие волосы недопустимого в подземном мире черного цвета. Он помнил их густоту и мягкость. И аромат ее кожи риор тоже помнил, ощущал на языке пьянящий вкус ее страсти. И помнил ее стоны, горячившие крови даже тогда, когда невозможно было унять огонь, мчавшийся по крови. А еще он помнил ее лицо до малейшей черточки, и теперь знал, как выглядят ее глаза, когда исчезает ледяная корка, знакомая всем, кто хоть раз встретился с лиори Эли-Борга. Теперь Райверн знал точно, что глаза Альвии похожи не на застывшие зимние озера, они были подобны нагретым солнцам серым камням, вознесшим пики в небо над миром дайр-имов. Эта скала способна была отдавать свое тепло, и Кейр жадно впитывал его каждой частичкой тела и души, опасаясь потерять даже мгнвоение своих воспоминаний.
— Райв? — Альвия изломила бровь, вопросительно глядя на риора.
— Иду, — улыбнулся он и стремительно пересек разделявшее их пространство.
Обнял лиори за талию, не опасаясь, что это оскорбит дайр-има, без всякого раздражения ожидавшего гостей Дайраира, несмотря на их промедление. Перворожденная скользнула по руке изгнанника ладонью, но даже не подумала бранить за вольное обращение. Здесь, под землей, Перворожденная забыла о всех установленных правилах и просто жила, позволив быть себе слабой женщиной, чей мужчина не оскорбит и защитит от любого недоброго взгляда. Только недобрых взглядов не было, и защищать тоже оказалось не от кого.
К чужакам привыкли так быстро, словно они всю жизнь прожили в подземном мире. Альвия отметила, что любопытных зевак здесь не было. Никто не останавливался и не тыкал пальцами в мужчину и женщину из верхнего мира. Дайр-имы поглядывали на них, но без всякой враждебности и подозрений. И если случалось так, что взгляды встречались, то жители Дайраира прикладывали ладонь к груди, приветствуя. Никто из них ни разу не подошел и не остановил каким-нибудь вопросом, но стоило спросить у дайр-има, как тот отвечал без раздражения, не спеша побыстрей отделаться. И это была не учтивость, которую проявляли к гостям великого конгура — обитатели подземного мира так жили.
Сложно было понять, насколько дружелюбны дайр-имы. Иногда казалось, что им попросту безразлично все, что творится за пределами их мирка, но уже в следующее мгновение ощущалось, что равнодушия нет. Скорей гармония и душевное равновесие — вот что было сутью дайр-имов. Все здесь, под землей, было упорядочено, но отнюдь не бездушно. Лиори однажды наблюдала, как со скилла упал юноша, когда ящер вдруг проявил норов. Прохожие не прошли мимо и не остановились, чтобы поглазеть, что будет дальше. Один из них поймал скилла и утихомирил его, двое других помогли юноше подняться, еще один уже вел Исцеляющего тела. Остальные же продолжили свой путь, не мешая тем, кто спешил по своему спешному делу. Никто не стал лезть с советами, они были без надобности. И как только помощь юноше стала не нужна, то, кто принял в нем участие, развернулись и ушли, не ожидая благодарности. Они исполнили свой долг, только и всего.
Этот порядок жизни навевал странное умиротворение. Он словно проникал в кровь, подчиняя своей размеренности и неторопливости. Не хотелось куда-то спешить, суетиться. Гнев не горячил кровь, не приходило раздражение и досада. Да и не на что было злиться.
— Неужто в вашем мире не бывает страстей? — спросила изумленная Альвия у Таймира.
— Мы живые, — только и ответил тот, улыбнувшись.
— Значит, случаются и ссоры, и ревность, и желание получить то, что есть у соседа? — не удовлетворилась лиори.
— Всякое случается. Мы дети огня. И любое чувство способно разгореться столь сильно, что может выжечь до пепла того, кто подастся ярости пламени. Поэтому мы стараемся избегать вспышек.
— То есть сознательно давите в себе проявление всяких чувств? — вклинился Райверн.
— Живем в согласии с собой, — поправил его хранитель Троп. — И если кому-то случается утерять равновесие, он идет к Исцеляющему души, и знающий помогает обуздать рождающееся пламя.
— Тяжело так жить?
Таймир улыбнулся шире обычного.
— А как живется в верхнем мире, где чувства подобны свободному ветру? — спросил дайр-им.
— Иногда тяжело, — усмехнулся риор. — Порой восхитительно Но без чувств жить было бы тошно.
— Тогда ты можешь ответить на свой вопрос, — чуть склонил голову Таймир.
Райверн и Альвия поняли дайр-има. Что на земле, что под землей житии так, как привыкли. И перемены стали бы разрушительны и неприемлемы обоими народами. Впрочем, никто из собеседников не собирался спорить и уверять в истинности собственных устоев. Все было так, как должно быть. Такова жизнь и ее законы.
У дома их ожидала коляска, присланная конгуром. Карет в Дайраире не было. К чему прятаться в коробке, если с неба не идет дождь, не завывают ледяные ветра, не кружит снег и град не обрушится на головы? Движение воздуха, конечно, ощущалось, но оно было теплым, приятном и ласковым. Потому в ходу были коляски на двух колесах. Низкие, чаще всего на два места. Возница обычно сидел на спине скилла, управляя ездовым ящером. Золотую коляску конгура везли четыре скилла, и на спине каждого сидел всадник в уже хорошо знакомых одеждах темно-бордового цвета. На головах их были надеты подобия шлемов, закрывавших лишь затылок и вески. На спинах расцветал золотой цветок пламени — знак Дома Аорис, дома конгура.
Дайр-имы не использовали слово род, в их языке даже не было такого слова, и только на языке чужаков они употребляли его, общаясь с жителями верхнего мира. Все, что было соотносимо с родом и родной кровью заключалось в слове — дом. Это понятие было намного шире, чем жилище, и смысл, который в него вкладывали обитатели Дайраира, казался чем-то незыблемым, как вечные скалы. Вошедший в Дом брался под защиту, будь то родственник или прислужник, ведущий коляску великого конгура. Потому золотое пламя означало не службу, но принадлежность и единство с Домом Аорис.
Все это было настолько занимательно, что Альвия порой становилась вновь похожа на ту девочку, что внимала отцу и наставникам, широко распахнув глаза. И в этом они с Райверном, таким же жадным до новых открытий и знаний, как и лиори, были словно отражения друг друга. И чем больше проходило времени, чем ближе они становились, тем сильней казалось, будто между Перворожденной и риором есть незримые весы, не позволявшие перевесить ни в одну, ни в другую сторону. Живость Кейра уравновешивала строгость Альвии. Его горячность, ее рассудительностью. Не было внутренней борьбы, не было желания главенства ни с одной стороны, как будто в этом единении сошлись равноценные половинки единого целого. Потому скорая разлука казалась подобна трагедии не просто двух сердец, но целой сущности, получившей жизни в эти несколько дней.
И сейчас, когда они сели в коляску, их пальцы вновь переплелись, и это было таким естественным и само собой разумеющимся, что ни Альвия, ни Райверн даже не заметили, как взялись за руки. Посланник конгура забрался в седло своего скилла, и возницы пустили своих ящеров вперед, мягко сдвинув коляску с места.
