— Слышал, — мрачно кивнул тот. — Попробуй их разбудить, а я побегу за стражей.
— Мне страшно…
— Он ушел, — мужчина поцеловал подругу в щеку и подтолкнул в сторону спавших. — Я скоро, — и вышел через другие двери.
Грэйд уже миновал лестницу, вызывавшую больше всего опасений, когда из-за угла ему навстречу вывернула стража.
— Стой, — приказали старший в патруле. — Куда тащишь женщину, колдун, и зачем?
Даркир зло сверкнул глазами. Прислужница уже изрядно оттянула плечо, и хотелось скорей покончить со своим делом, да и до подземелья осталось уже не так далеко. Он скинул на пол свою ношу, поднял руку…
— Сдохни, тварь! — удар обрушился на затылок даркира неожиданно и подло.
Он покачнулся, полуобернулся, чтобы взглянуть на того, кто нанес удар и увидел взлохмаченного прислужника с толстой палкой в руках. А в следующее мгнвоение из груди колдуна вылетело острие меча стража. Грэйд даже не вскрикнул, только еще сильней округлил глаза, рассматривая пятно крови, расплывавшееся на его груди. И тогда на лоб ему обрушился новый удар дубиной. Даркир повалился на пол.
А затем раздался яростный женский визг. Из-за спины прислужника выскочила его подруга с ножом в руке. Она пригнула сверху на колдуна и с размаху вонзила нож во впалый живот. Затем еще раз и еще. Ее дружок оттащил обезумевшую от страха и ненависти женщину, и вновь ударил колдуна по голове. А вскоре кромсали ненавистную тварь и стражники. И женщина вновь тыкала ножом в тело, уже даже не вздрагивавшее от ударов и ран.
Снадобье и черная сила еще сохраняли жизнь Грэйду, и он чувствовал каждый новый удар, ощущал сжигающую изнутри дикую боль, но крик застрял в горле, потому что единственное, что сейчас владело затухающим разумом, была мысль: «Только не умереть, только не умереть, только не умереть…». Для перехода он должен жить. Жить! Иначе все зря, иначе Наставник заберет его душу. И последнее, что он увидел, были красные уголья глаз духа, жадно следившие за агонией ученика.
— Надо сжечь это, — тяжело дыша, произнес старший стражник, глядя на изрубленный и изрезанный кровавый кусок мяса под ногами. — С этого станется, еще восстанет, не дайте Боги.
— Сжечь! — взвизгнула служанка. — Пусть огонь пожрет эту падаль!
— Сжечь тварь! — подхватил ее дружок.
Останки свалили на плащ одного из стражников и потащили прочь, чтобы огонь уничтожил саму память о существовании кровожадной твари. Даркир так и не успел сделать свой последний шаг за грань. Он предугадал многое, кроме одного — силу человеческого гнева, страха и ненависти. А его ненавидели и боялись так истово, что даже черная волшба оказалась бесполезна во всем ее могуществе перед обычной дубиной и клинком.
— Как я тут оказалась? — удивленно спросила пустоту Тэйма, освобожденная от чар Грэйда.
Она села и огляделась, но ответить ей было некому, женщина осталась в одиночестве. Палачи уже исчезли вместе со своей страшной ношей. Тэйма поднялась на ноги, пожала плечами и побрела туда, где уже приходили в себя остальные слуги…
Борг. Огромная крепость, в недрах которой некогда билось сердце риората, затаилась. Родовое гнездо правящего рода осталось без своих птенцов, лишь воронье, облюбовавшее чертоги лиоров, хозяйничало в стенах старой крепости. Мрачное молчание сменило беззаботный смех, царивший здесь когда-то. Теперь казалось, что благословенные времена миновали лет сто назад и уже никогда не вернутся.
Люди почти не смотрели друг на друга. Они встречались, коротко здоровались и проходили мимо, не задерживаясь. Гордые высокородные риора, надменные, порой высокомерные, теперь сутулили плечи. Глаза женщин покраснели от частых слез, но они не искали утешения у мужчин, зная, что стало ценой их жизни и жизни их детей. Груз вынужденного предательства давил незримой каменной глыбой, которую уже было не скинуть.
Их учили умирать во славу Эли-Борга, их учили не бояться боли, их учили верности. Многие поколения славных родов сложили головы у трона своего господина, они умирали с его именем на устах, и потомки гордились отвагой предков. Дети равнялись на своих отцов, мечтали стать разящим клинком Эли-Борга. И что же? Пусть и против воли, но они стали клинками, направленными в сердце риората и его госпожи. Должно быть, предки кривились с омерзением, глядя на риоров, которые вышагивали по коридорам замка молчаливыми тенями. И душа риоров стонала от осознания собственной слабости, но…
Но были беззащитные женщины и дети, жизнь которых зависела от их мужей и отцов. Можно было подставить грудь под клинок, но свою грудь! А как пожертвовать собственной кровью? Как отдать поганым псам будущее своего рода? Как позволить надругаться над честью и телом женщин, веривших своим мужчинам? Душа страдала, но разум велел терпеть. Смириться, пока не будет добрых вестей. И они терпели. Задыхались от собственного бессилия, но не спешили расправить плечи и дать отпор. Слишком высока была цена бунта.
А еще терзали размышления о будущем. До крика хотелось верить, что лиори вернется, что она накажет предателей и вернет мир и покой в Эли-Борг. В Альвию верили, как верили в ее беспощадность. Перворожденная умела быть жестокой. Но она умела быть и справедливой. Поймет ли? Простит? Или же своей слабостью сейчас риоры обрекают свой род на позор после? Высокородные не опасались казни, они готовы были принять кару за свою клятву самозванке. Что бы не двигало ими в тот момент, но они изменили уже данному некогда слову, и вместо драки до последнего вздоха, опустились на колени.
Да, они были готовы к своей смерти и считали ее справедливой, но их семьи? Что ожидало их? Лишение имени рода? Изгнание? Бесчестье? Нищенское существование и служба чужому господину? Что смогут сделать изнеженные лейры, привыкшие к тому, что о них заботятся? Как вынесут они бедность и скитания? Как переживут позор сыновья? Что станет с дочерями? Как они смогут заработать себе на хлеб и кров? Все эти вопросы порождали страшные видения, и тогда рождалась другая мысль, мерзкая, но такая заманчивая…
Если не позволить Альвии вернуть свой трон, тогда ничего этого не будет. Без рати она проиграет. Даже лиори Эли-Борга не была всесильна, и недавнее прошлое это подтвердило. Всего лишь женщина, всего лишь человек из плоти и крови. Ее отец умер от ножа, дед от мора, дяди и кузены сложили головы в сечи. И сама она исчезла. Так может стоит призраку остаться призраком, чтобы живые продолжали существовать так, как привыкли? Не будет казней, не будет изгнаний, благородные лейры не превратятся в шлюх, а риоры в мясо для чужого лиора. Все может остаться на своих местах, если лиори не вернется в Борг.
Нужно всего лишь принять навязанную сторону. Плевать на Тайрада. Эли-Борг или Эли-Харт — какая разница? Изменится только имя господина, но не привычная жизнь. Сколько их, верных Альвии риоров и ратников? Даже если и больше, чем заговорщиков, но ведь идет горец, и рать лиори исчезнет между двух жерновов. Они не выстоят против двух войск, падут за свою грезу. А когда появится Перворожденная, некому будет поддержать ее, и тогда в риорате наступит долгожданный мир. Жизнь вернется в прежнее русло, никто не пострадает…
