Пятеро всадников мчались по мощеной камнем дороге. Серое небо хмурилось, вот-вот грозя разразится дождем. Всадники спешили, но не дождь гнал их вперед. Они стремились туда, где на счету был каждый воин — в Тангорский лес. Где еще может найтись лучшее место для клинков Эли-Борга? Только там, где бьется сейчас сердце риората, верное сердце, не тронутое червоточиной лжи и предательства.
Они уже были в Бьенском лесу, но нашли там лишь смердов с дубинами и луками. И первая мысль, которая пришла в голову пяти риорам, что это лесные разбойники, уж больно мужики смахивали на них, но на старшем в этой ватаге была надета туника с цветами Дин-Бьена, и слишком уж разбойник походил на опытного воина, чтобы не суметь сделать верный вывод, что это люди риора встречают проезжих. После этого беседа, наконец, состоялась. Стоило назвать свои имена, и начальник замковой стражи Бьена указал путь. И теперь всадники гнали лошадей, желая воссоединиться с ратью лиори.
Первым на черном жеребце восседал самый старший риор. Черты его благородного лица были строги. Василькового цвета глаза в обрамлении светлых ресниц смотрели открытым честным взглядом. В них не было и тени веселья, только решимость и твердая воля, которая ощущалась во всей фигуре высокородного, в прямой спине и широком развороте плеч, в горделиво приподнятом подбородке. Риору было нечего стыдиться, и раздумывать тоже было не о чем. Он знал, где его место, и что должно делать.
Как знали его спутники — четверо еще совсем юных риоров, таких же молчаливых и строгих, как и тот, кто вел за собой птенцов, едва оправившихся от ран. Впрочем, оставить отважных мальчишек у советника Ордмана Дин-Солта не вышло бы, даже если бы он им приказал.
— Мы все равно пойдем следом, — упрямо заявил Тормин Дин-Орис.
— Уйдете без нас, мы отправимся следом, и у вас появится четыре тени, — пообещал Лерсан Дин-Конт.
— И еще неизвестно, во что мы влезем без мудрого наставника, пока будем нагонять вас, — невозмутимо заметил Эрних Дин-Вернис, чистивший свой меч.
— А мы ведь влезем, вы нас знаете, риор советник, — кивнул Астин Дин-Мэйс.
— Я так понимаю, вы мне угрожаете, — осведомился Дин-Солт.
— Угрожаем, — дружно кивнули юноши.
— Раздобуду еще четырех коней, — хмыкнул чародей, слушавший разговор риоров.
— Ни стыда, ни совести, ни здравого смысла, — удрученно вздохнул советник и получил в ответ четыре честных взгляда. — Ваше обучение еще не закончено, — попытался он достучаться до парней. — Вам предстоит бой с опытными воинами.
— Лучшая учеба — это настоящее дело, — наставительно произнес Дин-Вернис.
— А против опытных воинов мы уже стояли, — отмахнулся Дин-Мэйс.
— И где они теперь? — не без самодовольства спросил Дин-Орис.
— Да, — поддакнул Дин-Конт.
— А где бы вы были, если бы не Вальяр? — спросил у них Ордман.
— На все воля Богов, — пожал плечами Тормин.
— У нас были ранения, у них убитые, разница говорит в нашу пользу, — ответил Дин-Вернис.
Солт вновь обвел их взглядом. С одной стороны четыре клинка никогда и нигде не были лишними. Мальчишки отчаянны и отважны, вдобавок наставники действительно неплохо натаскали их, но с другой стороны…
— Да вы понимаете, что там будут не только смерды?! — воскликнул советник. — Вы еще не налились силой, против риоров вам не выстоять! Образумьтесь!
— От риоров мы будем держаться подальше, на нас и простых ратников хватит, — уверил Дин-Конт.
— Да мало ли от нас пользы? Мы вообще очень полезные, — гордо заявил Дин-Мэйс.
— Неоспоримо, — поддержал Вернис, Орис просто кивнул.
— Бараны, — вздохнул советник.
— Но бараны полезные, — поднял указательный палец вверх Конт.
— Лучшие из всех баранов, — поддержал приятеля Мэйс.
— И не поспоришь, — покачал головой Дин-Солт, глядя на деловитые физиономии юношей, и вдруг расхохотался.
И вот они мчались по дорогам Эли-Борга, стремясь присоединиться к рати лиори. Ночевали под открытым небом, чтобы не привлекать к себе внимание, ели то, что дал им с собой чародей Вальяр, разделив провиант на равные части. Юноши ни на что не жаловались, даже, кажется, получали удовольствие от своей походной жизни. Для них это пока было приключением. Боль ран и страх смерти уже подернулись пеплом.
Молодость способна быстра забывать то, что считает незначительным, а то, что юные риоры едва не отправились к Богам, было менее значимо, чем их участие в настоящей схватке. Вот об этом они говорили, обсуждали, заходясь от восторга. Конт искренне завидовал товарищам, потому что ему пришлось все «веселье» пропустить из-за раны, полученной ранее.
Наиболее неразговорчивым оказался болтун Тормин Орис. Он вяло откликался на разговоры товарищей, иногда оживляясь, когда речь шла о стражах, сопровождавших пленников в темницу, но мрачнел, как только начинали обсуждать последнюю схватку. В такие минуты его оставляли в покое, все-таки пришлось схватиться с родным отцом, который так и остался лежать на каменных плитах коридора.
В отношении отца Торм ощущал двойственность чувств. С одной стороны презирал и стыдился его предательства, с другой не мог не оплакивать кончину. Дин-Солт прекрасно понимал юношу. И на одном из привалов, еще до появления в Бьене, подсел к нему и обнял за плечи:
— Грустишь? — спросил советник.
— Нет, — не слишком уверено ответил Дин-Орис.
— Опасаешься показать свою скорбь? Думаешь, мы можем посчитать это за признак твоего сомнения в верности выбранного пути? Или же полагаешь, что мы осудим тебя за то, что в душе ты оплакиваешь своего отца?
Торм вскинул голову и посмотрел на Ордмана. Тот встрепал волосы парню и перевел взгляд в огонь. Солт помолчал немного, подбирая слова, затем крепче сжал плечо юного риора и заговорил:
— Он подарил тебе жизнь, воспитывал, обучал. До определенного времени твой отец был для тебя центром мира, не так ли? — Тормин кивнул и невольно шмыгнул носом, а Солт продолжил: — Ты ждал его похвалы, старался стать гордостью рода Орис. Он радовался твоим успехам, и ты радовался вместе с ним. И именно этого человека оплакивает твоя душа. Не того, кто хладнокровно убивал своих собратьев в угоду горцу за его посулы, а того, кто вел тебя маленьким за руку. Как же можно осудить тебя за твою скорбь? Ты имеешь на нее право.
Но однажды твой отец свернул с прямого пути, и это был его выбор, за который ты не в ответе. Ты сам решаешь, по какому пути идти, за кем следовать. Единственный твой указатель — это твоя честь, и единственный настоящий палач — совесть. Потому никто не посмеет тебя осудить ни за твою скорбь, ни за твой выбор, который развел вас с отцом по разные стороны и вынудил поднять оружии друг против друга.
— Он почти убил меня, — тихо произнес Торм. — И я хотел его убить, я тогда совсем не помнил того, кто вел меня за руку. А сейчас постоянно думаю о нем…
