Лиори подняла лицо к небу, закрыла глаза и медленно выдохнула, заставляя себя успокоиться. Но ярость оказалась сильней, и она простонала:
— Маэрин, ты же обещал мне…
— Не браните великого конгура, госпожа, — заговорил Райверн. — Он сдержал данное слово.
— Тогда как?! Как?! — воскликнула Перворожденная.
— Инфинор. Он помог мне, — ответил Кейр, и Альвия тихо застонала.
После закрыла глаза, все-таки справляясь с чувствами, и хрипло спросила:
— Зачем?
— Я должен был закончить начатое. Это мой долг, — сказал изгнанник и развел руками, растерянно улыбнувшись: — Простите, Перворожденная.
Альвия открыла глаза, посмотрела поверх его головы и глухо велела:
— Риор Дин-Кейр, вы знали, что ожидает вас, если вы вернетесь на земли Эли-Борга.
— Знал.
— Вы не оставили мне выбора, — он не ответил, только смотрел на нее, спокойно и чуть виновато. И Перворожденная приказала: — Взять.
Глава 29
Победа… Вожделенная, долгожданная, необходимая,… горькая. Один из величайших дней Эли-Борга превратился в Архон для его лиори. Альвия закрылась от всех. Она не кидалась на подданных, не искала, даже с улыбкой разделила победную братину со своими воинами, но после ушла и превратилась в ледяное изваяние. Мало кто понял перемены, произошедшие с лиори, такой ее привыкли видеть, и люди продолжали торжествовать. Лишь приближенные риоры хмурились, поглядывая на одинокую фигуру, застывшую на крепостной стене одного из замков, возле которого войско остановилось на ночлег по дороге к Боргу.
Пленника разместили в шатре, который охраняли литы. Райверн Дин-Кейр не был связан, и даже не чувствовал нужд, Альвия позаботилась о риоре. К нему пустили отца и брата, и те провели с изгнанником время до самого рассвета. Но больше никто не спешил входить в шатер, да телохранители Перворожденной и не подпустили бы к нему никого, соблюдая приказ госпожи. Впрочем, ее опасения оказались излишни, воины не рвались оскорбить того, кто дважды спас жизнь их повелительнице и вернул в Эли-Борг. А еще все знали, кто снес голову Эли-Харту, и потому ожидали окончательного решения лиори.
И она искала его. Стоя в уединении, терзала свою память, отыскивая лазейки в той проклятой клятве, которую дала над гробом отца, или в сводах древних законах, которые изучала когда-то. Но, как бы Альвия ни желала найти выход, его не было…
Это был на удивление хороший день. По ясному голубому небу плыли редкие облака, солнечные лучи заливали землю, даря свой свет и тепло. Приятный ветерок ласкал кожу, игриво трепал пряди распущенных волос. Звонко пели птицы. Их радостный щебет казался насмешкой над людьми, застывшими в молчании в широком дворе Борга. Мир благоухал и с жадным упоением наслаждался жизнью. И это тоже казалось насмешкой, потому что по щекам людей бежала соленая влага — они прощались со своим господином, с самой основой своей привычной жизни…
Посреди двора на высоком постаменте, покрытом скорбным фиолетовым полотном, стоял богатый гроб, внутри которого застыл в вечном сне еще сильный и молодой мужчина, чью песню оборвал клинок безжалостного убийцы. Лицо лиора было спокойно и даже казалось умиротворенным, словно он, наконец, смог вздохнуть с облегчением, став вдруг свободным от бесконечных забот, но отчего-то думалось, что душа его неспокойна и жаждет мщения. Быть может, так всего лишь казалось людям, окружившим гроб в скорбном молчании, потому что мщения желали они, но иных мыслей в головах не было.
Перед постаментом, упав на колени, надрывно рыдала лейра Борг, и глядя на нее становилось невыносимо больно. Она оплакивала мужа, остальные господина. И если утрата женщины была невосполнима, то у боржцев была надежда и опора. Она стояла в изголовье гроба, совсем юная, пепельно-бледная, сжавшая губы так плотно, что казалось, лиори Альвия уже никогда не сможет разомкнуть их. Пальцы юной госпожи с силой стискивали край гроб, и взор потухших серых глаз был устремлен на отца. Ни единой слезинки не скатилось по ее щекам, даже следов слез не смог бы обнаружить и самый придирчивый взгляд.
На голове Альвии уже был надет венец власти, и на одном из пальцев, сжавших край гроба, поблескивало в лучах солнце кольцо с ее личной печатью — ритуал лиори прошла, как только вернулась в Борг. Она приняла власть в риорате покорно и без страха, потому что должна была это сделать, но указов еще не было, только касательно поисков сбежавшего предателя и похорон лиора. Но никому бы и не пришло в голову сейчас требовать от нее каких-то решений. Подданные ждали.
Риоры, лейры, челядь, стражи — все, кто находился в Борге, невольно переводили взгляды с покойного лиора на его дочь, и в глазах некоторых появлялось изумление, даже испуг, потому что в это мгновение сложно было понять, кто из повелителей риората действительно мертвец: умиротворенный мужчина в гробу, или девушка, глядевшая на него немигающим взглядом. Ни единого звука, стона, или всхлипа. И если бы не причитания овдовевшей лейры, над Боргом и вовсе бы повисла неприятная гнетущая тишина. Хотя… Слушать несчастную женщину было тяжко.
— Возлюбленный мой… — можно было разобрать сквозь судорожные всхлипы: — Вернись ко мне!.. Зачем, зачем ты ушел от меня?… Бриар! Душа моя… Умоляю…
Лейры тихо плакали, слушая стенания вдовы, и незаметно сжимали ладони своих мужей, если они стояли рядом. Причитали служанки, не стеснявшиеся своих слез. Утирали глаза слуги, и только риоры молчали, как юная лиори. И только Дин-Бьен не выдержал и порывисто отвернулся, спрятав свое горе на плече Фойра. Позади приближенных господина замер Тиен Дин-Таль. Он не смотрел в гроб, он глядел только на Альвию. И юному риору хотелось только одного: подойти к ней, встряхнуть и закричать, чтобы она освободила свое горе, чтобы пролила слезы и смогла, наконец, вздохнуть. Но он этого не себе позволить не мог, потому продолжал стоять и мучиться от невысказанного и ненужного лиори сочувствия и жалости.
А ей и вправду не нужна была жалость. Перворожденная прогнала бы каждого, кто стал бы уверять ее, что все еще будет хорошо, и время исцелит раны. Такие жалкие и пустые слова… Разве можно залечить ту рану в ее груди, которая теперь будет кровоточить изо дня в день, из года в год до тех пор, пока не придет ее час, и гроб с телом лиори вот точно так же не выставят во двор Борга? Разве возможно убрать из ее души бездонную пропасть Архона, раскрывшего свою пасть в ту минуту, когда она увидела…
Альвия еще сильней стиснула гроб и едва заметно выдохнула, потому что вновь увидела тело отца и того, кто занес над ним руку с ножом.
Боги, она ведь любила его! Любила убийцу своего отца и господина! И даже сейчас страдала от тоски. Неправильной, ненужной, преступной, но стоило закрыть глаза, и она вновь видела его лицо напротив и слышала признания, которые он шептал ей, и их поцелуй… Он смотрел ей в глаза, говорил о любви, а потом пошел и убил лиор!
— Боги, — простонала Перворожденная, наконец, издав первый звук с тех пор, как встала рядом с гробом.
