— Больше некому, — улыбнулась Перворожденная. — В Борге Ферим готовил для меня настои, а в горах его рядом не было. А так как Савер мне нравится, но не настолько, то остаешься только ты.
— Боги, — судорожно вздохнул Райверн, все еще разглядывая Альвия. — Значит…
— Значит, выход есть, и мы будем вместе, как и хотел мой отец.
— Но как ты…
— Доверься мне.
— Кому, как не моей госпоже, мне довериться, — прошептал Райверн и, наконец, отмер. Он рывком прижал к себе Альвию, прижался щекой к ее макушке и зажмурился, справляясь с чувствами. — Стало быть, отец и муж?
— Стало быть, — прошептала в ответ лиори. — Живой отец и любимый муж.
Она подняла голову, заглянула в глаза будущему супругу, и он накрыл ее губы поцелуем…
Эпилог
Зал Высочайшего Суда был окутан сумраком, который не могли до конца развеять большие круглые окна под куполом, через которые лился серый свет осеннего дня. Зал был грандиозен. Он впечатлял размерами и эхом, которое мгновенно превращало малейший шепот в мощный рокот. Ни что-либо скрыть, ни посоветоваться здесь было невозможно. Все тайное мгновенно становилось известно страже и Главному Судье — правителю Эли-Борга, восседавшему на троне, который был установлен на возвышение из двадцати ступеней.
Тот, кому было, что таить, не мог не испытать трепет, глядя казни, коими пестрели стены. Здесь можно было увидеть и обычное удушение, и более изощренное снятие кожи, дробильни для костей, крюки, колесо и многое другое, чему мог быть подвергнут преступник, если вздумает солгать и будет признан виновным. Палач нужен был во время суда лишь для устрашения, и с этой ролью он справлялся прекрасно. Уж больно жутко смотрелся его кожаный фартук, из кармана которого торчали непонятного назначения инструменты, покрытые бурыми пятнами. Да и мощные руки, скрещенные на не менее мощной груди, производили неизгладимое впечатление. А когда мастер начинал скалиться, тут уж и вовсе выдерживали немногие. Так он и стоял, окруженный ужасными картинами, как живое подтверждение того, что все это может стать для обвиняемого былью.
Перед возвышением с троном были расставлены скамейки для тех, кто должен был свидетельствовать о том, что суд был справедлив и угоден Богам. Обычно это были приглашенные высокородные риоры, заслужившие доверие своей честностью и благородством, но это обычно. А в этот раз вместо скамеек стояли кресла, больше напоминавшие троны, и на них сидели иные свидетели: правитель соседних риоратов откликнулись на зов лиори Эли-Борга и согласились стать свидетелями. И стояли они не перед возвышением, а тянулись по бокам от него. Вместо тех, кто не смог, или не пожелал, приехать, восседали на креслах попроще из доверенные. Кресла эти были расставлены в стороне от кресел лиоров, дабы не оскорбить Перворожденных, уравнивая их с простой знатью.
Посреди зала стояла высокая кафедра, куда поднимались те, кому надлежало давать показания. Все остальные, кто был допущен на суд, стояли у стен, не имея возможности присесть. Никто не роптал, да и как осмелились бы выказать недовольство, когда на них взирала сама лиори Альвия Эли-Борг? А памятуя об эхе, не рисковали шептаться даже о погоде, не то, что обсуждать действо или же тех, кто на нем присутствует.
В стороне от всех, с оковами на руках, заведенных за спину, стоял сам преступник, чья судьба решалась уже более двух часов. Он был тих и смиренен, не оставив работы стражам, окружавшим его. Лишь иногда он скашивал глаза, чтобы посмотреть на суровую госпожу, прикусывал нижнюю губу, чтобы сдержать невольную улыбку, и вновь опускал глаза, всем своим видом показывая раскаяние и послушание воле Перворожденной.
Она же вовсе не смотрела на риора, жизнь которого находилась в ее руках. Все внимание лиори было сосредоточено на тех, кто выходил, чтобы ответить на ее вопросы и сказать, что желал, если ему было, конечно, что сказать. Госпожа выслушивала всех, а вместе с нею слушали те, кто был призван ею в свидетели справедливости своего суда. Не так уж и часто удавалось сунуть нос во внутренние дела чужого риората, потому лиоры внимали с особым тщанием, не упуская ни слова. Альвия порой бросала на них короткие взгляды, и во взоре ее мелькало удовлетворение.
И все-таки первым были заслушаны иные обвиняемые, кто сам огласил себя таковыми, защищая изгнанника. Их привели пред очи Перворожденных, чтобы они повторили то, что сказали на площади, пока не касаясь Райверна Дин-Кейра. И когда закончил говорить последний, лиори простерла к ним руку и произнесла:
— Все это дела прошлого, и были они искуплены вами многократно, когда защищали вы честь и свободу Эли-Боргу. Верность своей госпоже вы доказали делом, и об этом лучше слов говорят раны на ваших телах. Что до тебя, чародей, то не тебе было следить за заговорщиками, ибо служение твое в ином, и в нем ты преуспел, не обманув моих ожиданий. А потому я отпускаю всем вам прошлые грехи и прощаю. — После обратилась к гостям: — Что скажите вы, потомки высочайших родов? Справедливо ли мое суждение?
Лиоры нашли суждение справедливым. Их мало занимали советники Альвии. Дин-Таль еще представлял интерес, потому что теперь была неясна судьба его избрания в мужья, но это относилось к простому любопытству, и вмешиваться в дела продолжения рода лиори Эли-Борга они не собирались.
— Приведите отступника, — велела лиори, разом закрывая дело о прегрешениях советников. Теперь они имели право слова в защиту другого обвиняемого. Эта часть суда миновал, как и было задумано.
Помимо риоров и Савера был найден бывший прислужник в Борге, который бросил бродяге несколько монет из кошелька Дин-Таля. Поклявшись не причинять вреда, Альвия все-таки вырвала у Кейра имя его спасителя, и теперь он ожидал, когда его призовут, чтобы рассказать, о чем говорил с ним раненный риор, о чем сожалел, и что собирался делать после исцеления. За короткий срок люди Дин-Вара провернули немыслимую работу, собрав свидетелей, о которых мог вспомнить изгнанник.
— Наследный риор Эли-Ториан.
— Я вас слушаю, лиори Эли-Борг, — вежливо отозвался Ларсанс.
— Я попрошу вас пригласить одного из чародеев вашего сопровождения, если вы, разумеется, не против.
— Я не против, лиори Альвия, — ответил Ларс. — Пусть призовут Валанта, он лучше всех отличает правду от лжи. Вы ведь этого желаете, Перворожденная?
— Именно, риор Ларсанс, — едва заметно приподняла уголки губ в улыбке Альвия.
— Почему чародей Эли-Ториан? — поднял голову еще один новый сосед Эли-Борга. — Мой чародей не менее силен, и он прибыл со мной.
— Пусть будут два чародея, лиор Эли-Гаст, — чуть склонила голову лиори. — Вы не имеете возражений, риор Ларсанс?
— Ни малейшего, Перворожденная, — также едва заметно усмехнулся Эли-Ториан. — Лиор Эли-Гаст недоверчив, мы к этому привыкли. Если ему так будет спокойней, пусть будут два чародея.
Эли-Гаст на шпильку не ответил. Место для споров было мало подходящим, а он и без того успел показать несдержанность на глазах других лиоров и чужих подданных. Чародеев привели. Они обменялись колючими взглядами, и тогда неподалеку от них встал Ферим.
