— Боги, Ирэйн…
Чуть охрипший голос смотрителя ворвался в светлые воспоминания женщины, разом отняв маленькую радость среди окружающего ее сумрака. Она открыла глаза, посмотрела на мужчину и, нахмурившись, опустила взгляд в тарелку. Узница все-таки начала есть, чтобы спрятаться за этим нехитрым действом от жадного взгляда риора, не отпускавшего его. Глаза она больше не закрывала, даже удовольствия не чувствовала от нежной пищи, о которой успела забыть. Ела больше для того, чтобы поднос поскорей опустел, и смотритель ушел.
— Благодарю, — сухо произнесла женщина, закончив трапезу.
— Если вы хотите какое-то блюдо на обед…
— Нет, не хочу, — резче, чем следовало, ответила Ирэйн. — Не стоит баловать меня, риор Дин-Шамис. Я — узница, и не должна забывать об этом. Госпожа и без того была добра ко мне, позволив больше, чем остальным заключенным. Этого достаточно.
Мужчина усмехнулся. Он откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.
— Вы не хотите быть мне должной, — уверенно произнес он. — Я настолько вам не нравлюсь?
Лейра коротко вздохнула. Она надеялась, что смотритель уйдет, и они встретятся не раньше, чем придет время для прогулки. Но назойливый посетитель никуда не ушел. Он ожидал ответа, и узница заговорила:
— Вы не свободны, риор Дин-Шамис. Эта связь не принесет ни вам, ни мне ничего хорошего. Мой удел — заточение, ваш — служба. Давайте жить так, как нам велит наша судьба. Для меня нет места в вашей жизни.
— Довольно, — резко ответил Шамис. Он поднялся из-за стола и приблизился к лейре. — Да, я женат, и моя жена находится в Шамисе. Она воспитывает наших детей, и, хвала Богам, что это так. Но я не там, я здесь. И мое сердце со мной. Оно бьется в моей груди, и бьется чаще, когда я думаю о вас, Ирэйн. Вы не слепы и не глупы, потому понимаете, отчего я стараюсь угодить вам и сделать заточение хоть немного приятней. И почему на прогулках вас сопровождаю я сам, вы тоже прекрасно понимаете.
Лейра тоже поднялась из-за стола и отошла к окошку, вновь увеличив расстояние между ними. Она поджала губы и отвернулась, отчаянно отыскивая повод к прекращению опасного разговора.
— Вы дороги мне, Ирэйн, — продолжал риор, неспешно приближаясь к узнице. — В Архон, я влюблен в вас! И что в том, что я желаю быть близок с вами? Вы не девица, я взрослый мужчина…
— Я — узница! — воскликнула женщина, опять увеличивая расстояние между собой и риором. — Мы слишком в разном положении, чтобы говорить о какой-то связи. И я не хочу, чтобы вы использовали меня, как утешение в отсутствии супруги…
— Что за глупость, лейра Дорин! — воскликнул Дин-Шамис. — Вы не нужны мне, как утешение! Если бы мне не хватало постельных утех, я бы уже побывал в Тангоре и нашел там себе развлечение. Мне нужны вы!
— Но мне никто не нужен, — ответила узница, глядя на смотрителя крепости. — Прошу вас, оставьте мне мое уединение. Что бы ни руководило вами, это не приведет ни к чему хорошему. Не нужно ваших даров и признаний. Найдите себе иное развлечение, а меня оставьте в покое.
Шамис наблюдал за женщиной, покусывая губы. Он злился, и не пытался скрыть этого. И все-таки он остановился, более не преследуя узницу, ускользавшую от него каждый раз, стоило ему приблизиться.
— Стало быть, вам не нужно моих даров? — спросил риор.
— Не нужно, — кивнула лейра, настороженно наблюдая за своим преследователем.
— И я вам не нужен.
— Ни вы, ни кто-либо другой, — подтвердила она.
— Хорошо, — кивнул в ответ Дин-Шамис. — Значит, таков ваш ответ.
Она промолчала. Смотритель подошел к столу, поднял поднос, но темницу покинуть все еще не спешил. Его взгляд скользил по узнице, будто заново изучая ее. Наконец мужчина усмехнулся, и в этой его кривоватой ухмылке не было и тени смирения. Он не принял ее отказа. Ирэйн поняла это сразу, как только увидела недобрый огонек в глазах своего надзирателя. Узнице было отказано в праве иметь свое мнение.
— Вам стоит подумать еще раз, — произнес Дин-Шамис. — Я помогу вам принять верное решение, которое устроит нас обоих.
После этого развернулся и покинул темницу. Ирэйн медленно выдохнула, прошла к столу и, упершись ладонями в его холодную поверхность, нависла сверху.
— Боги, — прошептала она.
Ощущение безысходности, заполнившее душу непроглядной чернотой, было мерзким. Лейра еще не знала, что задумал смотритель, но не сомневалась, что он не отступится. Слишком красноречивым был его взгляд, слишком явственна издевка, проскользнувшая в последних словах.
— Как велика его любовь, — саркастически хмыкнула узница.
Она покачала головой, опустилась на стул и закрыла лицо ладонями.
— Ничего не меняется, ничего, — шептала женщина. — Тайрад, Лирн, Мар, Шамис… Кто еще захочет сыграть с бессловесной куклой? Кому есть дело до того, что чувствует игрушка? Ах, Лотт, как же мне тяжко… — она всхлипнула и посмотрела в пустоту, рисуя в памяти черты мужчины, которого, пусть и не полюбила, но сохранила к нему уважение и теплоту. — Почему ты медлишь? Почему не призовешь меня прямо сейчас, чтобы избавить от очередного унижения? Забери меня, молю…
Но покойник не мог отозваться. И даже если он и вправду стоял рядом со своей женой, помочь ей он был уже не в силах. Ирэйн сложила руки на столе, опустила на них голову и расплакалась. Утешить узницу было некому. Одиночество навалилось на ее плечи непомерной тяжестью. Вновь ей не у кого было спросить ответа, снова приходилось остаться наедине со своей бедой. И если когда-то малодушие помешало просить помощи у правящей кузины, то теперь не было даже возможности сделать это. Все, что могла сделать узница — это ждать, что будет дальше.
А дальше не было ничего: ни утренней прогулки, ни обеденной трапезы, ни ужина. О лейре словно забыли. Дверь ее темницы не открылась ни разу за весь день. Она сожгла последние щепки, и вечер встретила, терзаемая голодом и холодом. Теперь было ясно, о какой помощи в принятии «верного» решения говорил Дин-Шамис, и это был лишь первый шаг. Однако когда он явился, узница встретила риора спокойным ясным взором.
— Доброго вечера, Ирэйн, — поздоровался смотритель.
— Доброго вечера, риор Дин-Шамис, — ответила лейра.
— Желаете прогуляться? — учтиво спросил мужчина.
— Это было бы недурно, — произнесла она и поднялась со стула, плотней запахнув плащ, в который куталась уже половину дня.
Риор сделал приглашающий жест, и женщина направилась к двери. Но прежде, чем она покинула темницу, смотритель удержал узницу. Она поджала губы, когда пальцы смотрителя сомкнулись на ее плече. Он, не говоря ни слова, стянул с Ирэйн ее плащ, и она невольно усмехнулась, решив, что гулять ей предлагается в одном платье. Но ошиблась.
Едва риор и лейра покинули темницу, женщина увидела за дверями стража, на руке которого висел другой плащ, подбитый мехом. Его Шамис и надел на узницу.
