Никаких фоток я подруге так и не отправила, мне уже было не до этого. Поддаваясь порыву неконтролируемой ярости, я вылетела из нашей комнаты, сбежала вниз и стремительно вышла на улицу. Я обвела территорию взглядом киллера, однако моя «черная дыра» еще не вернулась, и излить на него желчь не было никакой возможности. Зато была бабуля, то трясшая пальцем перед носом дочери, то тыкавшая им в сторону дома. Люся слушала ее, скрестив руки на груди. Римма задумчиво постукивала тяпкой по ладони в перчатке и глядела куда-то выше материной головы. В общем, женская половина коренного населения к согласию пока так и не пришла.
Зато я уже ни от кого прятаться не хотела. Я поглядела на свой телефон, зажатый в ладони, и хмыкнула, решив, что пришла пора показывать свои фотографии. Может, конечно, Костик вчера чем-то и похвастался Александру, но при мне как-то разговор до фотографий не дошел. Пора было сделать шах, ответив любезностью на любезность. Не смертельный удар, конечно, но утереть нос сколопендре можно. Медленно выдохнув, я растянула губы в улыбке и направилась к спорившим женщинам.
— Чтобы этой поганой шалавы в моем доме не было через пять минут! — требовала Анна Леонидовна.
— Твоем, мама? — полюбопытствовала Римма.
— Бабушка оставила этот дом мне, тебе и Родику…
— Но Родик и ты отказались от наследства, решив, что ухаживать за домом вам дорого, а приехать поваляться на травке вы сможете по-родственному. Мы даже оплатили налоги и нотариуса по твоему настоянию, если помнишь, и за Родика в том числе. А потом я переписала его на Люсю. Так что это дом никак не твой, не Родика и прочей родни. Он даже не наш — это дом моей дочери, и только она будет решать, кто здесь может находиться, а кто нет.
— Вероника приехала сюда вместе с Костей, и уедет вместе с ним, — отчеканила Люся. — Мы не будем ссориться с ребятами из-за твоей блажи.
— Да он только спасибо скажет! — воскликнула баба Нюра, и я перестала быть невидимым свидетелем спора.
— Дамы, зачем вы спорите? Анна Леонидовна, скоро мы с Костей уедем, не нервничайте. Ну, зачем родным людям ссориться? Мы уедем, вы останетесь, успокойтесь и помиритесь.
Баба Нюра обожгла меня злым взглядом, даже открыла рот, чтобы что-то сказать, но Римма заговорила первой:
— А давайте-ка, девочки, пить чай. Обедать без наших мальчиков всё равно не будем, а в рот уже положить что-нибудь хочется. Что скажите?
— Я — за, — улыбнулась я.
— Я тоже, — не стала возражать Люся.
Баба Нюра немного помолчала, отвернувшись от нас, а затем, мазнув по мне взглядом, ворчливо сказала:
— Можно и чайку.
Уж не знаю, какой тумблер в ее голове щелкнул: может, решила не рубить сук, на котором сидит, может, осознала, что Колчановский уедет сразу за мной, а может уже созрел новый план, но за стол мы сели вполне спокойно. И разговор у нас потек очень даже легко.
Под сверлящим Анны Леонидовны я рассказывала о фирменных булочках моей мамы, которые сама научилась печь совсем недавно. Римма заинтересовалась и записала рецепт. Люся рассказала о круассанах в пекарне недалеко от их дома. Баба Нюра прихлебывала чай с вареньем из черной смородины из прошлогодних запасов дочери и пока не спешила заговорить. В общем, хрупкий мир был достигнут путем совместных усилий.
Я как бы невзначай положила рядом с собой телефон и время от времени его покручивала пальцем, привлекая внимание к гаджету.
— Звонка от любимого ждешь? — улыбнулась Римма.
Я ответила смущенной улыбкой и открыла галерею. Теперь наше с Костиком фото под фонарями красовалось на весь экран, привлекая еще больше внимания.
— О, ваши фотографии! — воскликнула Люся. — Хотела утаить? Уже второй день, а так и не похвастались еще, — она в фальшивой обиде надула губы. — Прямо, шпионы какие-то. Всё тишком, всё скрытно.
— Хочешь посмотреть? — спросила я и тут же пояснила: — Просто не люблю надоедать просмотром альбомов… — а вот это был уже ответный камешек в огород Анны Леонидовны, и она его поймала. Фыркнула и отвернулась, но вскоре скосила глаза в сторону телефона.
— Глупость какая, — фыркнула Римма, — мне тоже интересно.
— Дай-ка и я погляжу, — наконец, проявилась баба Нюра и теперь уже смотрела на экран открыто.
— Ну, если хотите…
И мы занялись просмотром «семейного» архива. Люся хихикала, глядя на счастливую физиономию моего шефа, Римма ей вторила. Они иногда задавали вопросы, вынуждая на ходу изобретать маленькие истории. Где-то я отвечала охотно, где-то загадочно молчала, если не могла придумать ничего толкового, но вроде шло всё неплохо. Правда, я немного переживала, что подлог будет заметен, потому постаралась остановить просмотр еще на подходе к грубой кустарщине, состряпанной Колчановским. Потому через некоторое время, выйдя из галереи, смущенно пояснила:
— Там личные фотографии… очень личные.
— О, — Люся шаловливо подмигнула. — Понимаю. Мы с Сашей иногда тоже балуемся.
— Так ты их пролистни, — предложила Римма, — мы подглядывать не будем.
Но снова открыть галерею я не успела, потому что телефон разразился мелодией вызова, и на экране высветилось «Любимый». Э-хм… Он еще и в мою телефонную книгу влез и забил свой номер, не поленившись придумать интимное название контакту. Однако я просияла, громко объявив:
— Ой, это Костик. — После нажала ответ и защебетала: — Привет, любимый. Вы еще заняты?
— Ну как ты там? — спросил меня Колчановский.
— Пью чай и показываю наши фотографии. Знаешь, сама как будто в первый раз их вижу. Все-таки ты у меня такой… лапочка.
— Я думаю о нашем будущем, — хмыкнул шеф — То есть ты совсем не соскучилась? Могу еще задержаться?
— Нет-нет, — поспешила я возразить. — Очень соскучилась. Жду тебя.
— Я тоже соскучился. Уже скоро приедем. Целую.
— И я тебя, — промурлыкала я и ослепила женщин счастливым оскалом.
— Всё-таки Костик — замечательный мальчик, — как бы между прочим заметила баба Нюра, прекращая свое молчание, которое хранила во время просмотра фотографий. — Такого еще заслужить надо. С ним может быть только порядочная девушка…
— Мама!
— Да что я опять сказала?! — возмутилась бабуля. — Да ну вас. Пойду я.
Мы дружно проследили за тем, как Анна Леонидовна покидает летнюю кухню, на которой мы сидели, и, наверное, у каждой из нас мелькнул в голове вопрос: «Что она задумала?». Но ответа не было, и мы вернулись к разговорам ни о чем. О том, что произошло совсем недавно, никто не вспоминал. Кто хотел ковыряться в грязи, тот ковырялся, и это была вовсе не Римма со своими цветочками.
Хотя не скажу, что в этот раз я осталась равнодушна. И аплодировать зарвавшейся бабульке уже не хотелось. Меня начали утомлять ее оскорбления. Пусть они относились к мифической невесте Колчановского, которой могла оказаться кто угодно, но выслушивала их все-таки я. И мало того, что меня уже прямым текстом назвали проституткой и шалавой, так еще и моих родных задели. А вот это уже было действительно неприятно. Ни моя мама, ни папа, ни даже дядя не заслужили оскорблений в том, что они вырастили шалаву. А если учесть, что говорил все эти мерзости человек, который жил с подобным персонажем и превозносил его до небес…
