— Хороша-а.
Я остановилась на пороге комнаты и уставилась на… Костика, растянувшегося на моем диване с пультом в руке. Он рассматривал меня с непроницаемым лицом. Наконец, сел и спросил:
— У тебя, я смотрю, пятница стабильно пьяница. Где сегодня наливают?
— Ты здесь откуда? — спросила я, еще не до конца веря собственным глазам. По всем моим фантазиям, которым я верила, как самой себе, он сейчас должен кувыркаться с Лизой, может еще с кем-то, но не лежать на моем диване в явном ожидании моего появления.
— С работы, — ответил Колчановский и поднялся с дивана. — Какого черта не берешь с собой телефон?
— Ты как сюда попал?! — очнулась я.
— Двери надо закрывать, — сказал шеф, подходя ко мне ближе. — Где была?
— У подруги, — с вызовом ответила я. — А тебе-то что? Два дня не вспоминал, и нате вам, нарисовался, не сотрешь.
— Вообще-то я работал, — напомнил Костя. — Вчера вообще до ночи сидел в офисе, разгребал кучу дел, чтобы с чистой совестью уехать завтра.
— Ах, ну да! — патетично воскликнула я. — У нас же следующий акт бесконечной пьесы «Вечная любовь». А позвонить минуты не нашлось?
Колчановский наблюдал за тем, как я прошла к креслу, уселась на него и взяла в руки телефон. Пять пропущенных от «Любимого», даже сообщение в наличии: «Тигрик, еду к тебе». Как мило!
— Значит, ждала моего звонка? — он остановился рядом, продолжая разглядывать меня сверху вниз.
— Надо больно, — фыркнула я. — Я отдыхала.
— Потому и не звонил, чтобы не надоедать.
— Ну и дурак.
— А ты — алкаш.
Меня в одно мгновение подкинуло с кресла. Я покачнулась, и шеф придержал меня за плечи. Воспользовавшись его поддержкой, я уперла левую руку в бок и потрясла пальцем правой перед носом Колчановского:
— А не на-адо. Вот не надо мне тут, — скандальным голосом произнесла я, — понимаешь. Я, между прочим, свободный человек. Я право имею!
— Угу, — деловито кивнул Костя. — Сейчас ты мне мозг имеешь, но демократию никто не отменял. Высказывайся.
— А я и скажу, — надменно ответила я. — Ты, Костя, знаешь ты кто?
— Кто? — с любопытством спросил шеф.
— Ты… Ты… — и я выдохлась. — Да пошел ты. Отпусти меня.
Он усадил меня обратно в кресло, отошел к дивану, где лежал пульт, после выключил телевизор и вернулся.
— Котлетки у тебя вкусные, — сказал он совсем уж неожиданное. — Я тут похозяйничал. Есть хотелось, думал, вместе поужинаем, но пришлось трапезничать в одиночестве. Ты ведь не против?
— На здоровье, — буркнула я, соображая, что дорогой гость успел не только полежать на моем диване и посмотреть мой телевизор, но еще и совершить налет на мой холодильник.
Костик присел на корточки и заглянул мне сквозь сумрак в глаза:
— Скучала?
— Вот еще, — я отвернулась.
— А я скучал.
Повернув к нему голову, я попыталась рассмотреть лицо шефа, но оно двоилось, пришлось закрыть один глаз. Колчановский усмехнулся, наблюдая за мной, и я скривилась:
— Вот только не надо врать.
— Это правда.
Мне хотелось ответить что-нибудь едкое, чтобы он понял, что не на ту напал, и я его насквозь вижу. Но язвить и выяснять отношения, было уже лень. Я вздохнула и ворчливо попросила:
— Водички принеси.
— Хорошо, — ответил Костя и поднялся на ноги.
Он вышел из комнаты, а я бухнулась назад в кресло, свернулась калачиком и на минутку прикрыла отяжелевшие веки. Когда Колчановский вернулся, я уже не слышала. Зеленый змий победил обаяние Константина Горыныча и отправил меня в глубокий алкогольный нокаут…
ГЛАВА 17
— Восстань, упырица, испей свежей кровушки.
— Брысь, — отмахнулась я, зарываясь головой под подушку.
Одеяло отлетело в сторону, подушку с меня сдернули, и я порывисто обернулась. Костик стоял радом с диваном со стаканом в руке.
— Похмелись, пьянь.
Дежа вю? Я осторожно села, стараясь не делать резких движений, и поганец Колчановский пропел:
— Опять суббота, опять похмелье.
И на меня обрушились события вчерашнего дня. И то, что я вывалила на Лёльку, и то, что ездила к шефу домой, и что он опять увидел меня в состоянии «Шальная императрица». Застонав, я закрыла лицо ладонями.
— Головка болит? — больше ехидно, чем заботливо спросил Костя.
— Муки совести, — отозвалась я. — Мне стыдно. Уйди.
— Нет уж, я буду тебе немым укором, — воспротивился шеф.
— Точно немым? — с надеждой спросила я, глядя на него сквозь раздвинутые пальцы.
— Не дождешься, — сверкнул он жизнерадостным оскалом и сунул мне стакан. — Выпей, легче будет. Я ради твоего здоровья даже домой съездил, когда ты заснула. А ты — путешественница. — Я посмотрела на него поверх стакана: — И у меня побывать успела. А говоришь, что не скучала.
— Соседка настучала? Или консьерж? — спросила я и снова спряталась за стаканом с чудодейственным снадобьем.
— Ключи на кухонном столе, — усмехнулся Колчановский.
Я ничего не ответила, слов не было. Был стыд, а слов ни буквы. Я подтянула к себе подушку, снова улеглась, в ожидании эффекта от полезного пойла, и закрыла глаза, но сразу же их приоткрыла, чтобы подглядеть за шефом. Он отнес пустой стакан на журнальный столик, уселся в кресло и взял в руки собственный портрет. Я глаза закрыла, однако посчитала своим долгом сообщить:
— Это на всякий случай, если бы Поляковы собрались завалиться ко мне в гости.
— Я так и понял, — ответил Костик и велел: — Вставай, гулена, нам через три часа надо быть в аэропорту.
— Я умираю, — попыталась я воззвать к сочувствию Колчановского.
— Тебя оглоблей не перешибешь, — не вошел в мое положение шеф. — Вставай, в самолете доумираешь.
— Ненавижу тебя, — буркнула я и села, ощутив, что голове начало светлеть.
— Врешь, — уверенно ответил Костик и вышел из комнаты, не забыв сказать: — Жду на кухне. На ванную не больше получаса.
— Тиран!
— Какой есть, — услышала я удаляющийся голос и покривлялась ему вслед.
Пока я стояла под прохладным душем, жизнь постепенно вновь наполнилась красками. Похмелье постепенно отпускало, оставляя мне бесконечные воспоминания о вчерашнем дне и новые страдания. Но если вчера я страдала по шефу, то сегодня исключительно из-за себя. Очень не хотелось думать о том, что вчера меня несло по кочкам, но вот этого как раз и не получалось. Снова и снова я морщилась, мотала головой, пытаясь отогнать картинки из ушедшего дня, и называла себя самыми нехорошими словами, однако облегчения так и не наступало.
