— Только не надо его в меня кидать, — сразу предупредил меня Колчановский. — Кофе еще горячий… наверное. Нечего было так долго спать…
— У-уф-ф, — медленно выдохнула я и сосчитала про себя до десяти. Затем посмотрела на него и протянула: — Не-ет, Костя, ты не Чингачгук и даже не Горыныч. Ты — болотный гоблин.
— Почему болотный? — живо заинтересовался шеф.
— Потому что тянешь меня за собой в самую топь, — отчеканила я и соскочила с кровати.
— Это обвинение или комплимент? — услышала, когда дверь в ванную почти закрылась.
— Это суровая правда жизни, — мрачно ответила я и включила воду.
Да уж, сегодня вчерашний день и вправду казался сказкой, в которой жил мой прекрасный принц: обходительный, заботливый и внимательный. Но сказка закончилась, и принц превратился в гоблина. Ну, оно и к лучшему. Лучше беситься от его заскоков, чем млеть от случайных взглядов и коротких касаний украдкой. И если первую ночь в Провансе мы провели рядом достаточно спокойно, то после Экса Костику пришлось лечь на маленький диванчик, не предназначенный для больших шефов. Не я выгнала, сам ушел, провертевшись с боку на бок полночи. А я, разочарованно вздохнув, наконец, расслабилась и вырубилась, заняв постель всей своей персоной.
Тогда чему я удивляюсь, что он проснулся раньше меня и решил исправить это недоразумение? На коротком диване сладкие сны не снятся.
— Чудовище, — ворчала я, выключив душ. — Упырь. Это же надо такое доброе утро устроить. Ухаживать он желает, видите ли. А по-человечески не пробовал? Хотя откуда гоблину знать, как ухаживают люди? Они своим гоблинкам в ухо с утра орут, традиция, чтоб ее.
— Дорогая, я тебя слышу, — донесся до меня голос шеф.
— И это очень хорошо, — продолжая ворчать, произнесла я. — Не придется повторять дважды. Хотя кто этих гоблинов знает, может еще и на ухо тугие…
— Нет, спасибо, мне одного раза хватило, я усвоил, — снова прилетел ответ Колчановского.
— Хоть одна хорошая новость за утро, — усмехнулась я и вышла из ванной.
Поднос исчез, а нового так и не появилось. Только шеф валялся поперек застеленной кровати, пялясь в потолок. Но на звук открывшейся двери приподнял голову, оглядел меня и, перевернувшись на бок, подпер кулаком щеку.
— Мокрая и злая, — констатировал он. — Пир-ранья.
— Не подлизывайся, — ответила я. — Ты всё равно гоблин. Где мой завтрак?
— На кухне, — произнес шеф и даже указал рукой на дверь, наверное, чтобы я случайно не перепутала выход из комнаты с дверью шкафа. Заботливый же. По-гоблински, правда, но от души, не иначе. — Ты на меня рычала, я обиделся. Теперь ухаживай за собой сама.
— А как же Люся с Шуриком? — прищурилась я.
— Мадам и мсье работать изволят, — уведомил меня женишок. — Через два часа вернутся. Так что родителей поедем встречать мы с тобой.
Я гулко сглотнула и рванула в сторону двери — времени-то, оказывается, не так много в запасе.
— Не мог раньше разбудить? — сердито спросила я, выходя из комнаты.
— Я пытался, но вас же, королев, из пушки не разбудишь, — откликнулся шеф.
— Не так будил, — буркнула я.
— А когда разбудил так, чтобы уж наверняка проснулась, ты обиделась и поругалась со мной. Сама не знаешь, чего тебе надо.
Я обернулась и обнаружила Костика за своей спиной. Он развел руками, вопрошая: «Что?». Покачав головой, я вошла на кухню. Колчановский сразу уселся за стол и велел:
— Корми меня, женщина. Мои яства ты презрела, теперь трудись сама во имя нашего общего блага. Искупи вину, утоли печали. Короче, дай жрать!
— Не командуй, не на работе, — усмехнулась я и начала готовить завтрак заново.
У Люси на кухне стоял старый добрый бумбокс. Ради любопытства, что слушает мадам адвокатесса, пока готовит, я включила магнитофон, и из динамиков полилось задорное:
The kisses of the sun
Were sweet. I didn't blink,
I let it in my eyes –
Like an exotic dream.
The radio playing songs,
That I have never heard.
I don't know what to say,
Oh, not another word!
Усмехнувшись, я запела, знакомые с детства слова, но по-русски:
Что произошло? Сама не понимаю –
Песенку одну весь день я напеваю.
Все мои друзья поют со мною вместе,
Может быть, и вы споете эту песню?
Эту песню группы «Руки вверх» часто включала мама, когда я была маленькой. А когда в двухтысячном вышел англоязычный кавер группы ATC «Around the world», мама начала слушать и ее, но пела упорно знакомые слова «Песенки». И вскоре, внимая веселенькому легкому мотивчику, я уже не думала о том, что у меня имеется зритель. Пританцовывая у плиты, пока готовился омлет, я подпевала в деревянную лопатку:
Ла-ла-ла-ла весь день я напеваю.
Ла-ла-ла-ла весь день я повторяю.
Песня закончилась, и я запустила ее сначала. И на стол я накрывала, продолжая пританцовывать под жизнеутверждающую мелодию. А когда оказалась рядом с Костей, чтобы поставить рядом с тарелкой чашку с кофе, подняла на него взгляд…
— Ла-ла-ла… ла, — машинально произнесла я.
— Ла, — чуть хрипловато отозвался эхом шеф, и я оказалась сидящей на его коленях, даже не заметив, как он, перехватив запястье освободившейся от чашки руки, дернул меня к себе. Мы несколько бесконечно долгих мгновений мерились взглядом, а потом Костя прошептал: — Ох, Верка…
Он прижался к моим губам, и я судорожно вцепилась ему в плечи, потому что мир вдруг поплыл перед глазами, слился в разноцветную пелену. Сам воздух показался густым и горячим, а в ушах продолжал звучать шепот, больше похожий на судорожный вздох: «Ох, Верка…». Отчаянно зажмурившись, я обхватила Костю за шею и ответила на его поцелуй. Было страшно разомкнуть объятья и потерять этот короткий миг сказки.
Я чувствовала тепло его ладони, лежавшей на моей спине, и до крика боялась обернуться и обнаружить в дверном проеме зрителя, для которого предназначался весь этот страстный порыв. Но поцелуй всё длился, и никто не издавал вежливое покашливание, чтобы обнаружить свое присутствие, или смешок, не спешил подначить парочку голубков или просто пожелать доброго утра.
И когда шеф выпустил меня из ловушки своих губ, я, прерывисто вздохнув, обернулась. За спиной никто не обнаружился. Мы по-прежнему были одни, и поцелуй действительно предназначался только мне. Я снова посмотрела на Костю, и он ответил мне растерянной улыбкой, словно сам только очнулся и обнаружил меня на своих коленях. Шеф поджал губы, будто удостоверялся, что на них всё еще остался след поцелуя, после приоткрыл рот, кажется, собираясь что-то сказать, но снова его закрыл и кашлянул, прочищая горло.
