Улыбнувшись, я развернулась, теперь уткнувшись носом в грудь Кости, накрыла ее ладонью и почувствовала, как его ладонь поднялась на талию, прижав меня чуть крепче. Он коснулся губами моей макушки, и я зажмурилась, до того сейчас было хорошо и спокойно.
— Ну, вот и дома, — как-то очень неожиданно произнес Станислав Сергеевич, останавливая машину.
Он заглушил двигатель, вышел из машины и, обойдя ее, открыл дверцу перед своей супругой. Элеонора поправила волосы и, вложив руку в ладонь мужа, вышла из автомобиля. Мы с Костей последовали за старшим поколением.
— Крова-ать, — мечтательно протянул Станислав. — Я сейчас упаду и буду валяться, как бревно на дороге.
— А как валяется бревно на дороге? — полюбопытствовал мой шеф.
— Нагло и наплевав на всех, кому оно мешает, — ответил, полуобернувшись, Поляков.
— Это он умеет, — произнесла Элеонора. — Очень талантливо делает.
— Я многогранная личность, — усмехнулся ее муж.
— Явились, — послышался голос Шурика. Он обнаружился перед дверью собственного дома. Мсье адвокат стоял, скрестив на груди руки, но мне почему-то показалось, что он немного нервничает. — Марсель устоял?
— Что ему сделается? — проворчал отец. — Это я себя чувствую развалиной. Ты нас пускать не хочешь? — вдруг изумился он, потому что Александр по-прежнему загораживал собой дверь.
— Тут такое дело, — чуть замялся Шурик. — У нас еще гость.
— Кто? — спросила Элеонора.
Младший Поляков шагнул в сторону, дверь открылась.
— Привет, мам, привет, пап, — весело произнесла еще незнакомая мне молодая женщина, показавшаяся в дверном проеме, и я ощутила, как напряглась рука Кости на моей талии.
Я подняла голову, взглянула на разом закаменевшее лицо Колчановского. После перевела взгляд на Шурика, виновато улыбнувшегося другу, а после снова на женщину, только сейчас осознав, что я ни разу не слышала, что у Поляковых есть еще и дочь. Она скользнула по мне взглядом и остановила его на шефе. И я тоже посмотрела на него. Костя не сводил взгляда с адвоката.
— Я же просил без сюрпризов, — ледяным тоном произнес Колчановский.
ГЛАВА 23
Я проснулась от ощущения пристального взгляда. Он пробрался сквозь сон, ужалил, словно оса, потревоженная неосторожным движением, и вырвал из омута ночных грез.
— Доброе утро, тигрик.
Костик лежал рядом, подперев голову рукой, и смотрел на меня.
— Доброе, Каа, — улыбнувшись, ответила я. — Давно проснулся?
— Я не спал, — сказал шеф. — Думал.
— Ого, — я повернулась на бок, зеркально отобразив его позу, — о чем же болит голова у змея?
Он пожал плечом, после протянул руку и убрал с моего лица прядку. Мне вдруг стало тревожно. Еще не понимая происходящего до конца, я физически ощутила его напряжение, так и не исчезнувшее после появления Алёны Поляковой. Я, наконец, разглядела усталое лицо и синяки под глазами. Похоже, и вправду не спал. Поддаваясь порыву, я подвинулась ближе и обняла Костю. Он перевернулся на спину, уложив меня себе на плечо, и обнял.
— Надо всё это заканчивать, — произнес он то, что я менее всего ожидала услышать. Затаив дыхание, я слушала, что шеф скажет дальше. — Хватит врать. Хотя я сам уже не понимаю, где ложь, а где правда. — Он усмехнулся и закончил: — Заигрались.
Я попыталась приподняться, чтобы заглянуть ему в глаза, но Костя только сильней прижал меня к себе. Мы так и лежали, больше не произнеся ни слова. У меня в голове царил хаос. Мысли метались, как обезумевшие пчелы. Что значит заканчивать? Со мной заканчивать? Или просто наш спектакль? А как мне смотреть в глаза его близким? Ладно бы сознался без меня, но я ведь и в этом стану полноправным участником. И как они отнесутся ко мне, узнав, что их гостеприимство будет оплачено? Да и будет ли он говорить про то, что платит мне за вранье? Но главное, что теперь будет с нами?! Неужели всё так и закончится?
— Костя, — не выдержав, позвала я. — Костя… Что будет потом?
Я вывернула голову и увидела, как он снова пожал плечом:
— Не знаю, — ответил шеф. — Мне нечего тебе ответить, пока нечего.
— А когда? Когда ты сможешь ответить?
— Уже скоро, — как-то невесело усмехнулся он.
Все-таки вывернувшись из объятий, я села и посмотрела ему в глаза:
— Это из-за Алёны? Ты же сам не свой со вчерашнего вечера. Почему ты никогда не говорил, что у Шурика есть сестра, и почему никто из его родных ни разу не произнес ее имени?
— Оу-оу, — Колчановский сел и накрыл мне рот ладонью. — Тише, тигра, я уже слышу, как воет в твоей голове Минотавр…
— Да к черту Минотавра, — отмахнулась я, оттолкнув его руку. — Я хочу знать. Я хочу знать правду. Почему ты не рассказываешь?
— А я должен? — спросил Костя, чуть сузив глаза.
— Мы ведь партнеры…
— И в нашем партнерстве я с тобой честен, — оборвал меня Колчановский. — А дальше территория закрыта. Это мои дела, и тебя они не касаются. Черт, — выругался он, когда я молча встала с постели и направилась в ванную. — Вера!
Я обернулась и поняла, что меня потряхивает. Тирада была достаточно прозрачна, чтобы я не услышала ответы на мои вопросы.
— Не беспокойтесь, Константин Георгиевич, — голос предательски дрожал, но я постаралась взять себя в руки. Не знаю, насколько получилось, но фразу я все-таки закончила. — Я всё поняла, и больше не буду вторгаться на вашу личную территорию. Вы мой начальник, я — подчиненная, и границы субординации мне известны.
— Да нет же, Вера, я не то хотел ска…
Я закрыла за собой дверь и включила воду, чтобы заглушить голос шефа. Вот тебе и доброе утро. Медленно выдохнув, я посмотрела в зеркало и зло стерла непрошеную слезинку. Мне было обидно, мне было так обидно! Еще вчера, несмотря на неожиданные перемены, мне казалось, что у нас всё хорошо, что у нас есть возможность начать НАШУ историю. Не была уверена, но надеялась, потому что был, черт возьми, Экс-ан-Прованс, где мы бродили, держась за руки. Было вчерашнее утреннее сумасшествие, прерванное Элеонорой. И был Марсель и волшебство его заката. Был шепот: «Как же ты мне нравишься», — и был безумно-нежный поцелуй, при воспоминании о котором до сих пор щемило в груди.
А сегодня всё превратилось в прах под ногами Алёны Поляковой, потому что именно ее появление привело к решению открыться близким. Значит, не хочет ее обманывать, не хочет, чтобы думала, что у него есть другая. И на мою репутацию, получается, ему тоже плевать. Так? А как же мои чувства? Как же мое достоинство? Из-за его аферы я столько о себе выслушала: от алкашки до дворняжки! И вот мне указали на мое место.
— Довольно, — велела я себе и стерла со щек новую влагу.
