Я опустила взгляд. Да, сейчас мне было стыдно за это ребячество с побегом не только перед Поляковыми. Но в тот момент я уже была измотана своими мыслями и ожиданием. Но хорошо, что не знала всей правды, не знаю, что было бы в таком случае, даже страшно подумать. Надо обязательно извиниться перед всеми, а то я прошла с задранным носом, еще не отойдя от нашей ссоры в баре. Нехорошо…
— А звук-то зачем выключил? — ворчливо спросила я, чтобы избежать ответа на последнюю фразу шефа.
— Да у меня постоянно звук отключен, чтобы не дергали звонками. Разве ты слышала хоть один раз, чтобы мой телефон звонил, пока мы находимся здесь? — я задумалась и отрицательно мотнула головой. Да я даже как-то внимания на это не обращала. Но звонов и вправду не было ни разу с тех пор, как мы прилетели во Францию. Он сам звонит куда-то, а ему нет… потому что звук отключен… — Я периодически проверяю, кто звонил. Если знаю, что это важно, перезваниваю. Если нет, то оставляю без ответа. Мне так удобней. Ты свой телефон вообще отключила. Я бы тоже отключил, если бы мог себе это позволить. — Он приподнял мою голову за подбородок и заглянул в глаза: — Ну, теперь успокоилась?
Чуть помедлив, я кивнула. На душе постепенно воцарялись покой и пошатнувшееся доверие. И даже казалось абсурдным, что я так разъярилась. Все-таки воображение — зло. Насколько же легче жить людям с холодным рассудком, которые могут анализировать то, что лежит на поверхности. Если бы я верила здравому смыслу, а не фантазиям, то не устроила бы остальным дополнительную встряску. Хотя бы тот же телефон. Я ведь несколько раз видела, как зажигается экран, как идет вызов, но не слышно мелодии. Если бы не упустила этот нюанс, не было бы детской выходки с побегом, и некрасивой сцены в баре также. Я не стала бы снова выключать свой гаджет и дождалась, когда он перезвонит, зная, что проверит и увидит. Хвала холодному рассудку, только где его брать, когда исчезает человек, который стал тебе дорог?
Я подняла взгляд на Костю, после обняла его за талию и прижалась щекой к груди, зажмурившись, что есть сил. Мне было стыдно и сладко одновременно, когда я представила, что он чувствовал, не найдя меня дома.
— Ох, — вздохнула я, чувствуя, как защемило в груди.
Костя прижался щекой к моей макушке, и я замолчала. Вдруг стало всё неважно: малозначительные воспоминания, догадки и скрытые опасения, запутанное прошлое и туманное будущее. Мы существовали здесь и сейчас, и вот это было действительно важно — он и я. Накрыв его плечи ладонями, я привстала на цыпочки и потянулась к губам мужчины, так неожиданно превратившегося для меня из начальника в центр мироздания. Он прикрыл глаза, и я поцеловала его, делясь тем, что скопилось у меня в душе. Своей неуверенностью и тоской, щемящей нежностью и готовностью любить.
Он судорожно вздохнул, и объятья стали крепче. Мне показалось, что я слышу хруст своих ребер, но ни слова протеста не сорвалось с моего языка. Лишь сильней прижалась к нему, наслаждаясь нашей близостью.
— Прости, — негромко произнесла я, слушая ускорившийся бег его сердца.
— За что? — спросил Костя.
— За то, что заставила волноваться.
— И ты прости, — ответил он. — За то, что вынудил мучиться догадками…
Я прикрыла ему рот кончиками пальцев:
— Всего один день нервов — мелочи, — произнесла я с улыбкой. — И ты прав, мне не стоило знать вашу историю до того, как ты ушел с ней. Даже не знаю, что сделала бы тогда.
— Вышла замуж за бармена? — ядовито спросил шеф.
— Ого! — развеселилась я. — Никак ревнуешь?
— Убил бы, — честно признался Костик. — Мне казалось, я сделал всё, чтобы ты не вздумала завести себе приятеля, запретил еще дома…
— Стой! — воскликнула я. — Когда такое было? Когда это ты запрещал? Ты же просто велел придержать коней… Ах ты ж пройдоха! — я округлила глаза, глядя на него со смесью восхищения и возмущения разом. — Так значит…
— Да-да, — важно кивнул шеф. — Когда я увидел тебя всю такую красивую, и ты сказала, что идешь на свидание, меня это разозлило. Мне не хотелось, чтобы ты с кем-то встречалась, и я придумал, как запретить тебе сделать это, не вызывая лишних подозрений. Не было подозрений?
— Не было, — усмехнулась я.
— Ну, вот. Я — молодец.
— Ты — самодовольный индюк, — я ткнула ему в грудь кулаком и закончила его любимой фразой: — Но одно другому не мешает.
— Верно, — хмыкнул Костя. — Ты тоже молодец.
— А что ты сказал Патрису, когда усадил меня в машину?
— Я сказал, что никто не встанет между мной и моей женщиной, — ответил шеф, глядя мне в глаза. — А потом, когда он протянул мне твое кольцо, я сказал, чтобы он оставил его себе, как компенсацию морального ущерба. Всё равно у тебя уже есть такое. Лучше подарю другое, какого у тебя еще нет.
— Не смей транжирить мою зарплату! — возмутилась я.
— Ты полцарствами соришь, — парировал Костик, — зачем тебе зарплата?
После многозначительно покивал и направился к дому, мурлыча себе под нос бравурный мотивчик. Я несколько секунд смотрела ему вслед, хлопая ресницами, наконец, опомнилась и бросилась следом:
— Константин Георгиевич, я протестую! Бухгалтер не может без зарплаты, он от этого чахнет!
— Вероника Андреевна, оформите свой протест документально и предоставьте мне на рассмотрение. Можете записаться на прием, возможно, я даже готов буду вас выслушать, если вы подойдете к делу со всей ответственностью.
Он скрылся за дверью, и я бросилась следом. Дом, казалось, обезлюдил. Его обитатели разошлись по своим комнатам, но это проскользнуло мимо сознания. Я влетела в нашу комнату следом за Костей, готовая продолжить борьбу за бухгалтерские нужды, но даже не вспомнила, что еще секунду назад горела боевым пылом. Стоило мне шагнуть за дверь, как я оказалась пойманной в силки, поджидавшего дичь охотника.
Сильные руки сомкнулись на моей талии, мгновение, и я взлетела вверх, подвластная чужой воле, и замерла, глядя в синие глаза сверху вниз. Дыхание вдруг стало прерывистым и частым, и сердце, замершее всего на миг, застучало быстро-быстро, словно и вправду пойманная птичка. Я запустила пальцы в светлые, спутанные ветром волосы, и склонилась к его лицу. Наши губы соприкоснулись, но ни Костя, ни я, не спешили закончить это единение поцелуем.
— Мой Каа, — прошептала я, и он ответил:
— Тигрик… по-моему, я тебя люблю.
— Я тебя, по-моему, тоже, — улыбнулась я.
— В этом стоит убедиться, как считаешь?
— Давно пора, — не стала я спорить.
И вселенная разлетелась на мириады осколков, оставляя нас в пустоте хаоса. Не осталось ни мыслей, ни сомнений, ни сожалений. Только он и я, и то, что рождалась между нами. Еще трепетное и хрупкое, неловкое в своих первых шагах, но оно уже заставляло кровь ускорять свой бег по венам, уже терзало жаром, не позволявшим вздохнуть полной грудью. Тем, что вело к надежде на то, что кроме сегодня, есть еще и завтра. К единению душ… и тел.
