— Мы поладили, — улыбнулся Костя. — Мы с ним в чем-то похожи, оба не сдаем позиции. Он попер буром, я пошел в ответку. Пободались и сели за стол переговоров. В общем, нашли общий язык.
— Я заметила, — усмехнулась я.
— Ты точно еще не готова? — вдруг спросил Костя. — В чем сомнения?
— Не дави на меня! — возмутилась я.
— Я не давлю, просто интересуюсь.
Отвечать я не спешила. Я знала точно, что люблю, знала, что готова ответить «да», несмотря на скорость развития событий. В конце концов, назначать дату свадьбы прямо завтра никто не заставляет. И все-таки оставался один момент, который не имел отношения к нашим личным взаимоотношениям, но запомнившийся мне по рабочему моменту. Вот он и вселял, нет, не сомнения, но некоторые опасения, потому и не хотелось спешить.
— Значит, сомнения есть, — подвел итог моему молчанию Костя. — Может, поделишь? Возможно, мне есть, чем их развеять.
И я выпалила:
— Горбушкин!
Шеф заметно напрягся, даже взгляд стал немного подозрительным.
— Что — Горбушкин? — прохладно спросил Колчановский. — При чем здесь вообще эта скотина?
— Почему он скотина? — опешила я.
— Потому что сливал информацию, — покривился шеф. — Так почему ты его вспомнила?
И я расслабилась, исчерпав свое последнее опасение. Просто никак не выходила из головы та история с замом, когда Костя жал ему руку, излучая дружелюбие, обещал, что всё будет хорошо, а после вышвырнул из компании. Это воспоминание мешало до конца довериться, оно стало погрешностью, искривившей представление о шефе, как о человеке слова.
— К черту Горбушкина, — отмахнулась я. — У меня нет сомнений.
— И все-таки поясни, почему ты о нем вспомнила, — уперся Костик.
Ну вот, опять мне стыдно. Опять он открыт, а я ищу подвох. Пора уже убить Минотавра и очистить лабиринт разума…
— Вера, — напомнил о себе Костя. И я покаялась в своем очередном подозрении. Колчановский покачал головой и усмехнулся: — В следующий раз буду вывешивать транспарант с указанием причины увольнения сотрудника. Еще что-нибудь из затаенного осталось?
— Теперь точно больше ничего нет, — ответила я. — Опустели закрома.
— И?
— Год.
— Год?
— Год на конфеты и букеты, битье посуды и на притирку. А там можешь снова задать мне этот вопрос, — пояснила я. — Возможно, я буду готова дать ответ.
— Год? — Костя пожал плечами. — Хорошо, год. Всего двенадцать месяцев, триста шестьдесят пять дней. Мелочи… Почему год?! Откуда такие сроки?
— Оптимальный срок, — ответила я. — Если за год мы не убьем друг друга, не перенасытимся собственным ядом и не разобьем лбы в спорах, значит, это судьба, и я буду готова задуматься над оставшейся жизнью.
Костик насмешливо изломил бровь и уточнил:
— Договор составлять будем?
— Какая авантюра без договора? Будем, — деловито кивнула я, и мы пожали руки.
— Тогда не будем откладывать, — сказал шеф, поднимаясь из-за стола переговоров. — Приступим сейчас же.
Он вышел с кухни, а я поспешила следом:
— В кресле сижу я!
— Конечно, — фыркнул Колчановский, — твое кресло на работе, там и сиди.
— Я требую учитывать мои нужды!
— Я их учел еще неделю назад. Это мое кресло.
— Жмот! Не отдашь кресло, я навяжу тебе такие условия, что ты задумаешься о разводе раньше, чем женишься!
— Посмотрим, — ответил он и уселся за компьютер. — Итак, твои пожелания?
И мы приступили к делу…
Год спустя
Лёлик сидела на кухне элитного дома, постукивая кончиками пальцев по столу. Ее задумчивый взгляд не отрывался от меня, давая прочувствовать всё ее негодование. Подруга еще немного постучала по столешнице и протянула:
— Н-да-а…
— Что? — ворчливо спросила я, оскорбленная нежеланием понять мои страдания.
— Н-да-а-а-а, — еще многозначительней протянула она. Я насупилась и отвернулась. — А в Африке дети голодают, — ни к кому не обращаясь, заметила Лёлька. Я промолчала. — А в России некоторые с жиру бесятся, — добавила она, и я возмущенно округлила глаза. — Чего тебе еще надо, морда твоя зажравшаяся? Вы уже больше полгода вместе живете, вся родня «за» обеими рукам, ты, в конце концов, на четвертом месяце! Почему ломаешься? Чего тебе еще надо?!
Я протяжно вздохнула и пожала плечами.
— Гормоны? — уточнила Лёлик.
Я метнула в нее хмурый взгляд и пробурчала:
— А вдруг после свадьбы всё испортится? Сейчас сказка, а потом?..
— Что испортится? — опешила подруга. — Беременность рассосется, или у Костика третий глаз откроется, и он увидит, какую сколопендру замуж берет?
— Я не сколопендра! — возмутилась я.
— Тогда зачем мужика мучаешь? Он мне Толика споит! Уже дважды стресс снимали! Опомнись, мать, я тебе мужа-алкаша не прощу, так и знай, — сурово закончила она. — Ты контракт составляла? Составляла, — ответила за меня Лёля. — Подписывала? Подписывала. Вали замуж! Вали, я сказала, и хватит всем нам мозг выносить.
— Ну, правда, Вер, хватит уже изворачиваться, — вклинилась Люся, стоявшая в дверном проеме. — Ты уже дважды передумала и свадьбу отменила, сколько можно?
— А твой моего после спаивает, — поддакнула Лёлик.
— Доча, упустишь хорошего мужчину, потом сама локти кусать будешь, — заметила мама, следившая за развитием событий через «Скайп». — Зачем ты над ним издеваешься?
— Галя права, — произнесла Элеонора, принявшая участие в видоеконференции. — Сколько можно страдать из-за того, что уже всем давно очевидно? Вы нашли друг друга, так зачем придумывать несуществующие препятствия?
— Верка, еще раз с темы съедешь, я за себя не отвечаю, — возник из-за маминого плеча дядя Ваня.
— Да отстаньте от ребенка, пусть успокоится, — послышался папин голос. — Она — умная девочка, просто немного беременна.
— Давайте ждать, пока ребенок сам бабушкой станет, — проворчал Станислав Сергеевич, присевший рядом с женой.
— Вы чего на меня давите?! — возмутилась я.
— Мы с тобой умом делимся, раз свой растеряла, — отчеканила Лёлик. — Пойдешь замуж, в последний раз спрашиваю? Только попробуй в третий раз всех обломать…
— Да пойду я! — рявкнула я и захлюпала носом от обиды.
— Надо будет свечку поставить, — задумчиво произнесла моя мама, ни к кому не обращаясь. — Чтоб наверняка.
В это время открылась дверь в квартиру, вернулись Костя с Шуриком. Они вошли на кухню, и Колчановский обведя взглядом представшую ему картину, спросил:
