Тем летом я ни с кем не обсуждала ни стрельбу в университете, ни свое расставание с парнем. Я устроилась в китайский ресторан и за десять долларов в час укладывала рис в картонные упаковки навынос. Моим любимым напитком стал ярко-голубой АП — так его обычно называли, а полное название было «Адьёс, придурок»
[20]. Я просто всем говорила: «Адьёс», а на следующее утро — по свидетельству подруги — обычно безутешно рыдала. Она рассказывала, как ее пугал мой вид: сидящая на краю ванны, раскачивающаяся взад-вперед и бормочущая что-то бессвязное. «Ты в порядке, Шанель, ты в порядке, все у тебя будет нормально», — процитировала меня подруга. Сама я никогда этого не помнила. Я ходила по бесконечным вечеринкам и таким образом маскировала свою тягу к алкоголю, но на самом деле — и сейчас я это понимаю — мое пьянство было довольно печальной формой капитуляции. Я не могла переварить ту новую реальность, в которой оказалась, не могла выносить чувств, бушевавших во мне, и убеждала себя, что мало чего заслуживаю. Я пила, пока в глазах не гас свет, пока ноги не подкашивались, пока не превращалась в безжизненный мешок, — правда, не теряя надежды на пробуждение.
Со временем я очень устала. Мне опостылели приступы самоедства и отвращения к себе, одолевавшие меня после пьяных подвигов. Моя жизнь стала более устойчивой, когда я наконец нашла нормальную работу. Мне понравился мой новый офис, естественное освещение, самолеты, пролетающие за окном. У меня появился рабочий ноутбук — тонкий, как лист бумаги, очень навороченный. Раз мне его выдали, значит, я чего-то да стою — это заставляло поверить в себя. Я стала больше бывать дома, ходила на свидания с самой собой, то есть просто ехала в Бернал-Хайтс, валялась там на траве и читала часами. Я рисовала горилл в зоопарке, одна ходила в кино. К концу угрюмого и залитого алкоголем лета я начала верить, что быть самостоятельным взрослым человеком и отвечать самой за собственную жизнь, возможно, не так уж и плохо.
Однажды в ночь с пятницы на субботу меня разбудил звонок подруги. Какой-то парень приставал к ней в баре, и она попросила меня приехать. Когда я появилась, парень свалил. И вдруг откуда ни возьмись эта свадьба, танцующая невеста, друзья жениха в серых костюмах и полосатых носках. Один из них подошел ко мне. Его звали Лукас.
Вырос он в Пало-Альто, а теперь жил в Филадельфии, так как готовился к учебе в Уортонской школе бизнеса. Высокий, поджарый, веселый, он был на несколько лет старше меня и знал многое такое, о чем я понятия не имела: испанский язык, регби, математику. А главное, в нем чувствовалась уверенность в себе. Он учился в школе в Японии, гладил альпаку в Перу и, кажется, успел побывать во всех уголках нашей Земли, где Пало-Альто был лишь маленьким пятнышком. Он мне тут же доложил, что в средней школе выиграл соревнование по прыжкам в воду животом, а в пятом классе отморозил кончики пальцев. За день до своего отлета обратно в Филли
[21] он пригласил меня на ужин.
Мы начали встречаться. А через несколько месяцев он сказал, что любит меня. Я прилегла отдохнуть после прогулки и когда проснулась, вдруг внезапно, буквально на ровном месте, прозвучало его «я тебя люблю» — прозвучало так естественно, будто он сообщал, что идет дождь. То был совершенно обычный день, мы зашли в китайский квартал, пили там чай с молоком и закусывали пирожными с заварным кремом. Потом он купил мне колечко с бирюзой в уличной лавке. И вот я думала, когда, в какую минуту этого непримечательного дня он понял, что чувствует ко мне. Я улыбнулась и сказала, что он просто сумасшедший. Он говорил о любви как о чем-то невероятно захватывающем, но я-то знала, что она может причинять боль. Внешне Лукас выглядел совершенно спокойным, он вообще ко всему подходил с холодным рассудком и терпением. И вдруг до меня дошло, что он не просто еще одна рыба.
В декабре 2014 года Лукас пригласил меня к себе в Филадельфию. У него дома я обнаружила огромные рулоны ватмана, который он купил, чтобы я могла рисовать, и холодильник, забитый мороженым. Я все еще не совсем понимала, какие у нас, собственно, отношения. Знала только, что, когда мы впервые встретились, у него на заставке телефона был Мачу-Пикчу
[22], а теперь там была моя лыбящаяся персона в его мешковатом коричневом свитере — этакая картофелина, очарованная происходящим.
В январе 2015 года в наш родительский дом на каникулы приезжает сестра. Мы собираемся пойти на вечеринку, после которой меня найдут лежащей на земле без сознания. Промотаем еще на несколько недель вперед, и вот Лукас уже в Пало-Альто, работает за моим столом, солнце пробивается сквозь шторы, а я лежу на кровати. Может быть, тогда, несколько месяцев назад, судьба одолжила мне его на время, чтобы я не утратила окончательно веру в возможность любви, а теперь снова заберет, оставив меня одну разбираться с этими извержениями грязи. В двадцать два я начинала всерьез подумывать, что взрослая жизнь представляет собой не что иное, как бесконечную череду потерь. Что хорошего было во взрослении? Какие преимущества это приносило? Как всю отпущенную тебе жизнь справляться с такой невыносимой тяжестью? Глядя на прекрасный день за окном, слушая звук компьютерной клавиатуры под пальцами Лукаса, я совершенно не хотела рассказывать ему о случившемся. Я просто хотела сидеть в своей комнате, залитой светом, и наслаждаться чудным днем рядом с родным человеком. Я хотела задержать этот момент, растянуть его и остаться в нем навечно. Но я знала, что сейчас придется все разрушить.
— У тебя сохранилось то голосовое сообщение?
Лукас прекратил печатать и посмотрел на меня.
— Зачем тебе? — спросил он.
— Просто хотела послушать, — ответила я.
Он по-прежнему не сводил с меня глаз. Его мобильник приземлился на кровать рядом со мной. Слушая сообщение впервые, я закуталась в одеяло и спрятала лицо. В протоколе оно записано следующим образом:
ГОЛОСОВОЕ СООБЩЕНИЕ, ОСТАВЛЕННОЕ ШАНЕЛЬ ЕЕ ПАРНЮ
18.01.15 в 3:39:34
Привет. М-м-м… (неразборчиво) Вот хрень… (неразборчиво). Привет (неразборчиво), твой телефон… Тут столько мужиков (неразборчиво), в общем, не важно, я люблю тебя больше всех. (Неразборчиво.) Так что я (неразборчиво) э-э-э. Ох (смех). Ты… Ты… как же это, ну ты сам знаешь. И пусть ты много работаешь, летом я тебя отблагодарю. Если даже ты будешь работать двадцать четыре часа в сутки, двадцать четыре из тридцати. Ой, а сколько часов в сутках? В общем, сколько бы ты ни работал или работал… Знаешь, я несу чушь. Ты мне нравишься, так си-и-ильно. И я просто хочу, хочу, чтобы ты знал это. Ладно, пока-а-а-а. Ты, ты мне очень нравишься, больше, чем думаешь. Ладно, все, пока (неразборчиво).
