— Ох, леди, ну подарите же мне хоть этот единственный миг!
Обычно с Лукасом я моментально расслаблялась. Влезая в его большую одежду, я чувствовала себя в безопасности, как рак-отшельник, который забрался в новый дом. Но тогда я знала, что он здесь только на четыре дня и потом снова вернется к учебе. На этот раз я не могла позволить себе раствориться в нем. Алале сказала, что когда впервые увидела Лукаса, то вздохнула с облегчением. Интересно, что она имела в виду? Мне казалось, мой парень заставит Брока выглядеть хуже, чем тот есть на самом деле, — он как бы понизит броковский статус. Я рисовала себе разные сценки, в которых кадры наскакивали друг на друга.
Вот распахиваются двери зала суда, и своей легкой походкой в прекрасно сшитом костюме входит Лукас, приветствуя аплодирующую ему аудиторию. И вокруг шепоток: «Вот он!», «В свои двадцать три — уже бизнесмен…», «В свободное время увлекается столярными работами, подводным плаванием, регби…», «Они вдвоем ездили в Индонезию и вместе жили в многоэтажке в Пенсильвании…», «Он рассчитывает, что между ними завяжутся серьезные отношения… такая очаровательная любовная связь…»
Прожектор резко поворачивается, и луч света выхватывает Брока. И снова тихие голоса: «Ему только исполнилось двадцать…», «Он уже мечтает участвовать в Олимпиаде!», «Никогда она с ним не встречалась…», «Он плавает как рыба…», «Он предпочитает виски “Файербол”…», «Он рассчитывает заняться с ней любовью на свежем воздухе, на ложе из сосновых игл…»
Появляюсь я — в цветастом платье, с широкой улыбкой. Шепоток продолжается: «Она такая независимая, эмоциональная, простая, но не настолько, чтобы просто так сдаться!», «Или нет?», «Давайте выясним!»
Звучат тромбоны, свет, огни света рассыпаются брызгами. Голос за кадром: «А теперь наш ведущий — достопочтенный судья!»
За этот год Лукас видел, что стоило только коснуться темы нападения, как я начинала орать, замыкаться в себе, хлопать дверью, плакать под одеялом, в душе и где угодно. Когда я приходила в себя, он просил прощения и уходил на пробежку. Наступала ли ночь, шел ли дождь — он просто исчезал.
Я всегда думала, что Лукас толстокожий, и, полностью поглощенная собственными переживаниями, никогда не задумывалась, как все это отражается на нем. И все это время меня мучил вопрос: есть ли в его душе ярость, что-то необузданное, заставлявшее его убегать.
Тем вечером, наблюдая, как он готовится к утреннему выступлению в суде, меня поразила серьезность, с которой он начищал туфли и гладил рубашку, — ни намека на его обычную легкость.
Первая неделя, четверг
Проснувшись, я увидела причесанного, чисто выбритого Лукаса. Он должен был давать показания сегодня, а я завтра. Я собиралась отвезти его в суд и отправиться в Gap
[43] за строгими брюками, а вечером, когда прилетит Тиффани и они оба будут рядом, засесть наконец за папку и выучить все свои показания разом. Я понимала, что этим требовалось заняться раньше, но не могла читать понемногу. Было бы непереносимо нырять в нее и выныривать оттуда каждый день. У меня не хватало сил контролировать нарастающую тревогу и волнение, которые приносили с собой воспоминания. Прочитать хотя бы маленький абзац — все равно что капнуть краску в воду. Краска растворяется — процесс уже не остановить, — и день полностью испорчен. Именно поэтому я предпочла расправиться со всем сразу, в один присест.
Я натянула джинсы и как раз искала носок, когда раздалась характерная мелодия. Пришло сообщение от Алале: «Сегодня можем закончить раньше, так что будь готова приехать». Я медленно стекла на пол, страх защелкал, как раскаленная конфорка плиты, вот-вот готовая треснуть под каплями воды: «Я не готова. У меня даже брюк нет. Я не могу. Сколько у меня времени? Черт, мне надо помыть голову». Я принялась выкидывать одежду из шкафа и в итоге села, моргая, как безумная, с мокрыми щеками, ерзая ступнями по голеням, стягивая джинсы. В голове все закипало, я пыталась понять, сколько времени мне нужно, чтобы собраться. Если придется давать показания сегодня, в суде не будет никого, кто мог бы поддержать меня, даже адвокат придет только завтра. В голове стучало одно: «Снова я буду одна, не могу больше».
Вошел Лукас и застал меня в нижнем белье, пинающую свою одежду, расшвырянную по комнате. Брюки, юбки и свитера валялись на полу, словно выброшенная на берег морская живность.
— Что происходит? — спросил он.
— Мне нужно собираться, — ответила я. — Мне сегодня выступать в суде, а у меня даже штанов нет. Пиджак весь мятый.
Мне снова семь лет, я снова маленькая и беззащитная. Вспоминались школьные утра и безутешное: «Нечего надеть».
— Скажи Алале, что лучше придешь завтра, — ответил он.
Я посмотрела на него как на умалишенного.
— Не могу. Все уже запланировано. Ты не знаешь, как это работает. Это не в моей власти. Почему просто не поможешь собраться? Мне надо выучить показания, у меня мало времени.
Я все больше раздражалась, пока не услышала его голос, громкий и уверенный:
— Никто не может заставить тебя делать то, что ты не хочешь. Без тебя у них ничего не выйдет. И если нужно подождать, они подождут. Это тебе решать. Скажи им, что сможешь прийти только завтра.
Я сидела босая, с растрепанными волосами. Мне даже в голову не приходило отстаивать свое мнение, делать что-то вопреки, слепо не подчиняться. Я принимала как закон любые изменения в расписании, любой вопрос, каким бы внезапным он ни был, как бы он меня ни расстраивал. Я забыла о существовании возможных пределов. И я стала составлять письмо:
Здравствуй, Алале… Привет, Алале… Возможно ли… Можно ли мне… Мне было бы удобнее, если… Привет, надеюсь, все хорошо. Я хотела бы, чтобы мама и бабушка… Прошу прощения… Я не смогу прийти сегодня… Доброе утро… Если можно, я хотела бы выступить завтра, как было запланировано.
Она ответила, что все нормально. Если дело пойдет слишком быстро, она попытается потянуть время. Оказывается, все просто, нужно было только попросить.
— Так лучше? — спросил Лукас.
— Лучше.
У нас был еще час до его выступления в суде, и мы поехали перекусить в Driftwood Deli. Я сидела на солнышке в старых джинсах, мятом пиджаке и паршивых туфлях, испытывая огромное облегчение и наслаждаясь этим. Мне удалось вернуть себе свой день. Я подвезла Лукаса до здания суда, подождала, пока он войдет в центральную дверь, и только потом уехала. Он обещал прислать сообщение, когда закончит. А я отправилась в Gap.
— Могу вам чем-то помочь? — спросила продавщица.
«Много чем», — хотелось ответить мне. Прошло три часа, а от Лукаса еще не было вестей. Я купила серые классические брюки и дешевенькие туфли на плоской подошве. Наконец Лукас написал и попросил забрать его.
