— Не помню, — ответила я. — Было очень темно.
Переместились на веранду: к белым низкорослым парням; к выдохшемуся пиву, которое я передала Тиффани; к проблеме, можно ли пить пиво залпом.
Представитель окружного прокурора. Вы когда-нибудь пили пиво залпом?
Шанель. Я не могу.
Представитель окружного прокурора. Почему не можете?
Шанель. Потому что это трудно.
Послышался сдавленный смех. Они понимали, что я говорю правду. Мы прошли уже порядка двух сотен вопросов, репортеры в последнем ряду быстро конспектировали мои ответы. Я заметила несколько незнакомых лиц, но в этом не было ничего интересного. Представитель окружного прокурора спросила, какое мое следующее воспоминание.
— Как проснулась в больнице, — ответила я.
Такое уже случалось, я чувствовала, как подкатывает. На глазах выступили слезы, стало трудно дышать. Я не могла ни говорить, ни видеть.
Представитель окружного прокурора. Вы помните что-нибудь до этого?
Шанель. (Свидетель отвечает неразборчиво.)
Слезы текли из глаз, из носа, и я боялась, что сейчас они польются из ушей и изо рта. Все внутри стало теплым и мокрым, дыхание сбилось. Я была подавлена и словно позорилась перед всеми, вытирая лицо. Мне нужна была минутка. И тут я услышала голос защитника.
Адвокат защиты. Прошу прощения, но можем мы услышать членораздельный ответ?
А я уже и вопрос забыла. Что-то про память, кажется. Помнила ли я что-то.
Шанель. Нет.
Адвокат защиты. Спасибо.
Представитель окружного прокурора. Дать вам минуту?
Шанель. Все хорошо.
Представитель окружного прокурора. Вот салфетки.
Мне хотелось вставить салфетки в рот, нос — закупорить все отверстия у себя на лице. Хотелось провести руками по щекам и стереть все черты лица. Алале попыталась продолжить. Я заметила раздражение на лице защитника. Приказала: «Возьми себя в руки».
Представитель окружного прокурора. Когда вы очнулись в больнице, можете сказать, имели ли хоть какое-то представление, который час?
Во мне вновь просыпалось то старое чувство, сознание снова было заперто в белом коридоре. Я отвела взгляд, пытаясь вернуться в настоящее, увидела костюмы вокруг, надменные выражения лиц, коснулась языком верхней губы — соль.
Представитель окружного прокурора. Как вы себя чувствовали, когда проснулись? Физически, я имею в виду.
У меня изо рта вырывались только бессвязные звуки и вода. Я не могла сказать ничего вразумительного.
Шанель. Потом я… Я увидела декана и помощника шерифа, и они спросили…
Адвокат защиты. Протестую. Показания с чужих слов.
Я замолчала в растерянности.
Представитель окружного прокурора. Это не претендует на истину, Ваша честь. Этот ответ нужен, чтобы она могла описать свое состояние, насколько она понимала, где находилась.
Судья. Хорошо. Я разрешаю ответить на прозвучавший вопрос.
Представитель окружного прокурора. Вы сказали «они». Можете уточнить, кто именно?
Шанель. Конечно. Помощник шерифа и декан говорили со мной и спрашивали, кто я такая и могу ли дать номер кого-то, кому они могли бы позвонить. Они сказали, «есть основания полагать», что меня пытались изнасиловать.
Адвокат защиты. Протестую. Прошу исключить из протокола. Показания с чужих слов.
Я внезапно осознала, что рука защитника крепко держит мою голову под водой, не давая вынырнуть и глотнуть воздуха. Он словно предупреждал, чтобы я даже не высовывалась. Возможно, он понимал, что заставить меня замолчать, не дав присяжным услышать всего, было самым изматывающим. Однако я говорила себе: «Брыкайся, ты должна вырваться, отталкивайся сильнее».
Шанель. Я захотела в туалет… И они сказали, что мне нужно подождать, потому что может потребоваться взять мочу на анализ. И тогда я… Я… Это меня насторожило, потому что я все еще ничего… Я думала, они…
Адвокат защиты. Протестую. Показания с чужих слов. Это домыслы.
Представитель окружного прокурора. И когда вы сообщили, что хотите в туалет, вам разрешили пойти?
Шанель. В итоге да, но сначала отказали, потому что мог потребоваться анализ мочи.
Адвокат защиты. Протестую. Прошу не учитывать эти показания. Субъективная оценка.
Судья. Принимается. Вычеркните все после слова «в итоге да».
Субъективная оценка? А разве не все вообще субъективно? Мои воспоминания мерцали, как неисправная лампочка. Она не права, замолчите, быстрее, хватит болтать, вычеркнуть, продолжайте, домыслы, протест. Я никак не могла собраться. Меня прерывали, словно ударами.
Представитель окружного прокурора. Помимо того что вы не понимали, где находитесь, что еще было вам неясно?
Шанель. Я не знала, где моя сестра. Не знала, где нахожусь. Не знала, о чем они говорили. Я ничего не знала. Никто ничего не объяснял мне. Они сказали… и я подумала, что они ошиблись. Наверное, что-то перепутали. Я всего лишь хотела найти сестру и поехать домой.
Я выпалила это одним залпом. Я снова сорвалась. Выдохнула воздух из легких прямо в микрофон размером с виноградину. Гортанные звуки выползали из горла, длинные и громкие. Я не могла собраться с мыслями. Я не выпила воды, не промокнула изящно уголки глаз, не заявила, что я в порядке. А просто решила, что им придется подождать столько, сколько нужно. Да, всем. Молодец, я это сделала.
Никто понятия не имел, что делать с моим вырвавшимся воплем. Но я наконец добралась до конца ответа, и меня не перебили. Я была перевозбуждена и переполнена чувствами, ведь всем пришлось проглотить мои завывания. К черту все это, я не собиралась останавливаться: «Спокойно, соберись, сконцентрируйся, будь сильной. Дерьмо!» Слабенький голосок, нашептывающий сворачиваться, затих. Я думала только о том, как бы освободиться от всего, освободиться и еще раз освободиться.
Я услышала голос представителя окружного прокурора: «Ваша честь, можно взять перерыв?»
Я знала, что это значит. Уборная. Любимое место, мое убежище! Я встала, хрупкая, как ракушка, вслед за Майерс спустилась с места свидетеля, не в силах сдерживать рыдания. Волна унижения накрыла меня, когда я проходила мимо близких и любимых. Лучше бы они не видели всего этого. Я спрятала лицо за ширмой ладоней, пока Майерс уводила меня за деревянные двери.
