Представитель окружного прокурора. Вы помните, что находились там, где были найдены ваш мобильный телефон и нижнее белье, среди кустов и сосновых иголок?
Шанель. Нет.
Представитель окружного прокурора. Вы хотели бы отправиться с кем-то в подобное место?
Шанель. Нет.
Адвокат защиты. Она не помнит этого и не может свидетельствовать…
Представитель окружного прокурора. Ваша честь…
Адвокат защиты. Субъективное мнение. Протестую.
Судья. Отклонено.
Представитель окружного прокурора. Спасибо.
Шанель. Я не хотела бы идти туда, где…
Судья. Не нужно отвечать. Следующий вопрос.
Я закончила ответ мысленно, про себя: «…где моя сестра не могла меня найти». И неважно, что я сказала, а что нет.
Представитель окружного прокурора. Итак, тем вечером, когда вы отправились в Стэнфорд, вы намеревались познакомиться с кем-нибудь?
Шанель. Нет.
Представитель окружного прокурора. Другими словами, планировали ли вы кого-нибудь подцепить?
В мыслях я постоянно возвращалась туда. Много раз пыталась представить тот момент, когда он повалил меня на землю, и каждый раз понимала, что мои глаза бы широко распахнулись. Я бы заорала. Мое тело дергалось бы под ним, извивалось, отталкивая его. Я заползла бы на него. Поднялась бы над ним. Завела руки за спину и обрушилась на него. Мои колени впились бы ему в пах, как стенобитное орудие, вызывая крик и стон. Жалобный стон. Я представляла, как наклоняюсь над ним, большим и указательным пальцами открывая ему веки, грязь брызжет в розовые влажные щелки с голубыми зрачками. Как заставляю его смотреть на меня и говорить, что ему это нравится. Думал, я мягкотелая, думал, это будет легко? Я ударяю ладонью по его лицу, из носа у него течет кровь, прямо мне на запястья. Я встаю, пинаю его последний раз между ног и ухожу.
Представитель окружного прокурора. Вы хотели целовать подзащитного?
Я подняла взгляд на Брока — он тоже смотрел на меня. Я отвернулась. Все жертвы в конце концов просыпаются. Может, ты думал, я никогда не смогу снова пройти через все это. Может, думал, что мне память отшибло, но тебе я не позволю забыть.
Представитель окружного прокурора. Вас он заинтересовал?
Мне хотелось забраться на кафедру и огромной кистью написать «НЕТ» во всю стену размашистыми красными мазками, и чтобы каждая буква не меньше шести метров в высоту. Мне хотелось растянуть баннер на ярких воздушных шарах во весь потолок. Хотелось, чтобы все задрали футболки, обнажая буквы «Н», «Е» и «Т» на волосатых животах. Хотелось сказать: «Спросите меня еще раз». Спрашивайте меня миллион раз, и ответ всегда будет один и тот же: «Нет» — это начало и конец истории. Может, я и не знаю, в скольких метрах от здания я писала и что я ела в тот день, но этот ответ всегда неизменен. И наконец я ответила на вопрос, который он не потрудился задать мне.
Шанель. Нет.
Представитель окружного прокурора. У меня все.
Судья. Хорошо. Объявляется перерыв.
Волна адреналина спала, я почувствовала дикую усталость. Пришло время перекрестного допроса, но мне не хотелось говорить. Мне нужен был свежий воздух, поэтому я вышла на улицу и присела под деревом. Майерс сказала, что уже четыре часа и время истекло. О чудо. Мне можно было уйти, все продолжится в понедельник. Я собрала гору салфеток, скопившуюся на месте свидетеля, вылетела из двери, вернула мяч в желудях своему адвокату, обняла ее: «Хороших выходных, увидимся в понедельник».
На парковке были только я и молодой помощник шерифа. Меня все еще слегка трясло. Где Лукас и Тиффани? Было облачно, небо затянуло серым. Я даже не пыталась завязать разговор, ощущая утомление и слабость — слишком уставшая для проявлений вежливости. Зазвонил телефон: «Мы ждем тебя за судом, в пиццерии». Я попрощалась с помощником шерифа. Он настоял на том, чтобы проводить меня, и быстро зашагал, чтобы не отстать.
— Как вы? — спросил он.
— Нервничаю из-за понедельника и адвоката защиты, — ответила я.
— Не думай о нем. Он мудак.
Такая честность удивила меня. Я привыкла уже к формальностям. И когда он услышал мой смех, тоже улыбнулся.
— Ты сделаешь его. Все будет хорошо, — сказал он.
Я вошла в кафе, увидела Лукаса и Тиффани, увидела горячую пиццу на столике между ними, словно сообщающую радостно: «Ты жива!» Я положила голову на стол, щеками касаясь прохладного дерева. Они оба обняли меня. Какое облегчение. Сестра гладила меня по спине, убирала пряди волос с лица. Я умирала от голода и принялась заглатывать один кусок за другим. Закрыла глаза, ощутила вкус плавленого сыра, хрустящих оливок, лука. Глоток холодной колы, поджаренный краешек пиццы. Лукас неожиданно достал упаковку мармеладных червячков, вытащил одного и стал изображать его танец, а потом чмокнул меня червячком в щеку. Все было позади, мне хотелось спать. Ничего не спрашивая и не объясняя, они создали для меня теплое гнездышко, в котором я могла спрятаться. Страх отступал, мир снова становился приятным местом.
Когда наступил вечер, мать предложила зажечь бенгальские огни, оставшиеся с китайского Нового года. Я сказала, что устала и не очень хочу. Но она настояла, словно это были бананы, которые могли испортиться. Небо потемнело. Бенгальские огни вспыхнули яркими искрами. У отца в каждой руке было по одному, он стоял на трамплине бассейна и размахивал руками, как бы дирижируя. Лукас гонялся за мамой, которая в домашних тапочках бегала вокруг бассейна, посылая невидимые заклятия растениям — желтым цветочкам, длинным овальным башням кактусов. Я побежала в дом, чтобы найти Тиффани, вытащить ее на улицу, показать, что наши родители сошли с ума. Мать вручила мне последний бенгальский огонь. Я смотрела, как искрящийся огонек сползает вниз по палочке. И на последней искре мать произнесла: «За новый год, за новое начало, за всех нас. Пусть все будут здоровы и счастливы. Пусть мы всегда будем вместе, а будущее будет светлым!» Короткая молитва, новый год в марте, пять искрящихся огоньков безлунной ночью.
Лукас улетел к себе в Филадельфию, а я провела выходные, пытаясь отвлечься обычными делами. Однако кое-что было, что никак не отпускало. Все равно как проснуться в самолете и вдруг осознать, что спала с открытым ртом. До меня медленно, очень медленно доходило и вот дошло: сколько же мужчин видели меня голой той ночью. Я начала подсчет: Питер — один; тот, что преследовал Брока, — два; Карл — три; присевший рядом со мной на корточки — четыре; парни из общежития, вызвавшие полицию, — пять, шесть, семь; еще один освещал фонариком мое тело, прежде чем сбежать, — восемь; помощник шерифа Тейлор — девять; парень, который его привел, — десять; затем появился помощник шерифа Брейден Шоу — одиннадцать; его напарник Эрик Адамс — двенадцать; парамедик Шаосуань Стивен Фаньчан — тринадцать; его напарник Адам Кинг, щипавший меня за кончики пальцев, пока я не приоткрыла глаза от боли, перед тем как снова потерять сознание, — четырнадцать. Все это время я лежала там с обнаженным левым соском, голым задом, складками на животе, а вокруг меня ходили начищенные туфли. Помощники шерифа склонялись надо мной и постоянно что-то записывали: «Ягодицы полностью открыты, левая грудь обнажена, одежда разбросана, лифчик спущен». Меня фотографировали лежащей на земле. И эти фотографии, а также те, что были сделаны в больнице, выставили на всеобщее обозрение в суде. Я сбилась со счета.
