С ужасом я ждала понедельника и перекрестного допроса. Помню, как-то в колледже один мой пьяный приятель вечером притащил домой бетонный бордюр. На вопрос, зачем он ему, ответил: «Мне нужен был ограничитель для двери». Мы смеялись над бессмысленностью, но ему эта идея казалась гениальной. А теперь представьте нечто подобное в суде. «Не кажется ли вам, что бетонный бордюр несколько некстати? Почему вы не нашли чего-то полегче? Или не купили ограничитель для двери, такой маленький, резиновый? Можете сказать, где приблизительно был этот бордюр, когда вы нашли его? Вы его украли? Насколько вы были пьяны, когда нашли его? Вы спите с закрытой или открытой дверью? Зачем вам держать ее открытой?»
Впервые я посмотрела фильм «Бриолин»
[46] в девять лет. Мне нравилась Сэнди в юбке персикового цвета, с шелковистыми волосами, забранными в конский хвост. Весь фильм был ровным — до последней сцены, когда вдруг появляется женщина в черных кожаных штанах, с подведенными фиолетовым глазами. В панике я думала: кто это? Куда подевалась Сэнди? С ней все в порядке? Может быть, она перешла в другую школу? Знает ли, что Джон Траволта изменяет ей с этой лохматой, которая еще и курит? Почему никому нет до этого дела? Я смотрела, как компания друзей неслась сквозь толпу, а Сэнди нигде не было. Я была раздавлена. Именно поэтому на протяжении многих лет я ненавидела фильм «Бриолин».
Прошли годы, прежде чем я поняла, что это были две стороны одного человека. В том моем возрасте это казалось невероятным. Между двумя девушками не было ничего общего, как в таком случае мы должны были догадаться, что это один и тот же человек? Как белые зашнурованные кроссовки вдруг превратились в черные каблуки, раздавливающие сигаретные окурки? Теперь защита собиралась создать нового человека, и девушка, которую адвокат намеревался показать присяжным, была мне совсем не знакома.
Вторая неделя, понедельник
Все снова сидели на своих местах, будто никуда и не расходились. Перед перекрестным допросом Майерс подвела меня к большому белому листу бумаги, висевшему прямо за мной. На мне была голубая блузка, в руке я держала красный маркер. Мне хотелось рисовать, хотелось, чтобы присяжные угадывали то, что я нарисую — предметы, животных. Хотелось, чтобы они увидели настоящую меня, прежде чем снова встретятся с Эмили.
На листе была временная шкала всех событий того вечера с зелеными и синими отметками — показаниями тех, кто выступал до меня. Майерс попросила вписать время, когда я попыталась позвонить Джулии и Тиффани. Я боялась поворачиваться спиной к собравшимся, попятилась, упершись спиной в белый лист, и неуклюже развернула руку, чтобы отметить время, которое помнила из журнала звонков на своем телефоне. Мои красные цифры получились корявыми, нелепо втиснувшимися между другими. Больше вопросов у представителя окружного прокурора не было, я вернулась на свое место.
Адвокат защиты поднялся, даже не оторвав взгляда от своих записей. Он был человеком немногословным, строгим — ни тебе приветствия, ни «доброго утра», ни улыбки.
Адвокат защиты. Шанель, что касается показаний, которые вы только что дали, учитывая скриншоты и… и то, что вы увидели на своем телефоне на следующий день после нападения. Получается, вы не помните не только сам разговор, но и того факта, что вообще кому-то звонили, верно?
Я вздрогнула, мои красные цифры только что стерли одним движением. Защитник смотрел в свои записи, словно это было мое резюме и он готовился взять меня на работу, интересуясь, почему я считаю, что подхожу на заявленную должность.
Адвокат защиты. Вы знаете, в котором часу произошло то, что вы помните последним? Когда вы стояли на веранде с сестрой в общежитии «Каппа Альфа»?
Я назвала время.
Адвокат защиты. Но вы не можете знать наверняка, сколько было времени. Это ваши предположения, верно?
Я чувствовала, что знала куда меньше, чем думала.
Адвокат защиты. Итак, согласно вашим показаниям, в самом начале, в пятницу, вы сообщили нам ваш рост и вес. Это были цифры, соответствующие вашему росту и весу семнадцатого января 2015 года?
Мой мозг отключился. Я понятия не имела, сколько весила семнадцатого января.
Адвокат защиты. В своих показаниях вы заявили, что собирались в общежитие «Каппа Альфа». Вы говорили, что собирались туда со своей сестрой, но чувствовали себя скорее ее матерью. Что вы под этим… Что вы имели в виду, говоря это?
Зря я это сказала, да? Он выглядел раздраженным, будто за мной стояла очередь из сотни человек и все хотели с ним поговорить. Он уточнил, высадили ли меня на парковке Tresidder Memorial Union
[47]. Я и названия-то такого не слышала. Для меня это место было просто асфальтированной площадкой.
— На парковке возле книжного магазина, — ответила я.
— На той, что позади книжного или перед ним?
Ни один из ответов не подходил. Это была парковка, примыкающая к книжному, в центре кампуса. Как объяснить? Он спросил, какое здание было ближайшим к тому месту, где я вышла. Но я не знала ни одного названия ближайших заведений в Стэнфорде.
Адвокат защиты. Вы также говорили, хотя и вскользь, что после того, как пришли в «Каппа Альфа», делали вид, что приветствуете гостей, чем смущали свою сестру. Это было ваше решение, верно? То есть вы это делали целенаправленно?
Шанель. Целенаправленно ли я приветствовала гостей или дурачилась?
Адвокат защиты. Дурачились.
Шанель. Да.
Это что, плохо? Дурачиться плохо?
Адвокат защиты. Ясно. И то же самое вы делали, когда выпили водку из красного стаканчика? Вы выпили все сразу, залпом, верно?
Шанель. Да.
Адвокат защиты. Понятно. Это было ваше решение, верно?
Я опустила глаза, понимая, что то было плохое решение.
Адвокат защиты. В колледже вы часто ходили на вечеринки, так?
Он прочел это из своих записей как обвинение, а не как вопрос.
Шанель. В умеренном количестве. Я не назвала бы себя тусовщицей.
Адвокат защиты. Но полиции во время допроса вы заявили, что часто ходили на вечеринки. Это правда?
Какой полиции? Детективу Киму? Разве я такое говорила?
