Шанель. Видимо, я…
Адвокат защиты. Понятно.
Шанель. Я общительный человек.
Адвокат защиты. И все, что из этого следует…
Он на меня давил. Вмешалась представитель окружного прокурора.
Представитель окружного прокурора. Ваша честь, я попросила бы не перебивать свидетеля.
Судья. Поддерживаю.
Представитель окружного прокурора. …и позволить ей дать полный ответ.
Судья. Давайте… Давайте по порядку. Следующий вопрос.
Адвокат защиты. Итак. У вас раньше случались провалы в памяти, так ведь?
Интересно, к чему он клонил.
Адвокат защиты. И раньше они случались как раз к концу вечера, верно?
Шанель. Случалось, что я не помнила каких-то фрагментов вечера…
Адвокат защиты. И…
Шанель. Вовсе не обязательно в конце.
Это был забег на скорость. Камни, на которые я наступала, сразу же исчезали под моими ногами. Я не могла продолжать в таком темпе. Но сдаваться тоже не собиралась.
Адвокат защиты. Когда вы давали показания в полиции, то сказали детективу… или офицеру Девлот, что провалы обычно были связаны с окончанием вечера. Это верно?
Фамилия Девлот ничего мне не говорила. Может быть, это та помощница шерифа с длинными волосами? Брови адвоката приподнялись, он протяжно раздраженно вздохнул, так как я слишком долго думала.
Шанель. Да. Верно. Но потом я вспоминала другие моменты…
Адвокат защиты. Понятно. Во время того же самого промежутка времени вы помните, что слышали, как звонил ваш телефон, что кто-то хотел связаться с вами?
Шанель. Думаю, я отключила громкость, потому что мне не нравится кликающий звук во время фотографирования, а я ведь фотографировала.
Адвокат защиты. Вы помните, как ставили телефон на беззвучный режим тем вечером?
Шанель. Я часто делаю это. Это ведь очень просто — смахиваешь, и все.
Адвокат защиты. Я понимаю, но это не ответ на мой вопрос.
Он отложил свой блокнот, упер руки в боки и недоверчиво склонил голову, всем своим видом выражая растерянность. Я что-то сделала не так. Я чувствовала тревогу, все тело напряглось, будто я увидела извивающуюся змею. Адвокат был очевидно расстроен. А мы ведь всё еще разбирались с телефоном.
Адвокат защиты. Вопрос состоит в следующем: вы помните, как тем вечером делали это, как ставили телефон на беззвучный режим?
Шанель. Говорю же, я часто это делаю, особенно когда фотографирую.
Он развел руками, покачал головой и стал спешно переворачивать страницы.
Адвокат защиты. Хорошо. Вы помните, что заявили во время первого разбирательства по этому делу в октябре? Вам задавали этот вопрос. Секретарь, страница пятьдесят, строка с десятой по двадцать первую. Вас спросили: «Тем вечером, пока вы были на вечеринке с мобильным телефоном, если он зазвонил бы, вы услышали бы его? Звуковой сигнал был включен?» Ответ: «Думаю, звук был включен. Иногда я выключаю его, потому что не люблю щелчки при фотографировании. Тогда я ставлю на беззвучный режим. Но, думаю, тогда он был в режиме авто. Да, наверное, звук был включен». Именно это вы тогда сказали, верно?
Повержена.
Своими собственными словами. Я чувствовала себя униженной. Я недостаточно хорошо все выучила. Я не смогла предугадать, как именно он сделает меня моим же врагом.
Он отступил на шаг и произнес: «Я не обвиняю вас, лишь повторяю то, что вы заявляли ранее». И вот я уже смотрела себе в глаза, не понимая, как могла спорить с собой же.
Представитель окружного прокурора встала со своего места, чтобы перехватить инициативу.
Представитель окружного прокурора. Шанель, вам только что задали вопрос из первого слушания, касающийся вашего мобильного телефона. Вы помните?
Шанель. Да.
Представитель окружного прокурора. Предложение не было закончено. Вы также сказали: «…но, возможно, я и поставила его на беззвучный режим». Верно?
Шанель. Да.
Она поймала его. Он намеренно не дочитал до конца, обрезав мой ответ. Она начала выводить меня из угла, в который меня загнал защитник. Она спросила, отличались ли все предыдущие провалы в памяти от того, что произошел семнадцатого января. Я ответила, что во всех предыдущих случаях «никогда не оказывалась лежащей на улице в полуголом виде». Мне хотелось расцеловать ее. Она дала мне возможность все прояснить.
Представитель окружного прокурора. Когда возвращались домой, как бы вы описали ваше состояние опьянения?
Адвокат защиты. Протестую. Не относится к делу.
Судья. Принято.
Представитель окружного прокурора. Изменилась ли ваша реакция на алкоголь со времен колледжа… С того времени, когда вы учились в колледже?
Шанель. Да.
Адвокат защиты. Протестую. Не относится к делу.
Судья. Отклонено.
Представитель окружного прокурора. Как она изменилась?
Она давала мне шанс объяснить, что во время нападения алкоголь действовал на меня совершенно иначе, нежели в колледже, но адвокат защиты продолжал отклонять ее вопросы. Я пыталась рассказать одну и ту же историю сквозь разные призмы: отвечая на вопросы представителя окружного прокурора и вопросы адвоката защиты. Именно их вопросы создавали канву, выстраивали рамки, в которые потом вписывались мои ответы.
Вопросы представителя окружного прокурора выжигали меня изнутри, заставляя посмотреть в лицо своим болезненным воспоминаниям, открыть их для присяжных. Вопросы защиты тушили пожар. Защитник не хотел обнажать эмоциональную составляющую. Напротив, он стремился все сгладить, стереть мои переживания, втиснуть меня в стереотипы вечеринок и провалов в памяти, задавал чисто технические вопросы, связывая мне шнурки на ботинках, а потом заставляя бежать.
Я еще кое-что заметила. Частота употребления слова верно. Его вопросы не были открытыми, они уже содержали в себе ответ: «Верно? Верно я говорю? Так?» Человеку со стороны показалось бы, что он лишь уточняет факты. Но как же многое из всего сказанного было не верно. Меня смущало, что я вынуждена постоянно спорить с ним перед присяжными. Конечно, они скорее поверят мужчине в костюме, у которого все разложено по полочкам, чем женщине с провалами в памяти. Кто я была такая, чтобы повторять то и дело: «Подождите, на самом деле…» Ощущение было, будто он тянет меня за руку в сторону, а я упираюсь каблуками в землю, пытаясь сопротивляться.
