Я взяла так тщательно записанные мной наставления и слова поддержки, закинула их в шкаф и придумала для себя новую мантру: «К чертям жареный рис!». К чертям — что я пила, как я пила, когда и с кем я пила. К чертям — танцевала ли я на столе или на стуле. Вы хотите правду, одну правду и ничего кроме правды? Ответ, который вам нужен, все время сидел на своем стуле, опустив плечи и понурив голову. Вы хотите знать, почему всей моей семье, черт возьми, было больно? Почему я потеряла работу? Почему у меня на банковском счете была всего четырехзначная цифра? Почему моя сестра пропускала лекции? А все потому, что однажды прохладным январским вечером я пошла на вечеринку, и там был парень, которому захотелось кого-то трахнуть, и ему было все равно: с согласия или нет, трезвую или пьяную вусмерть. Он так решил, он вознамерился кого-то трахнуть — и этим кем-то оказалась я.
Это не делало меня неполноценной. Это не делало меня нерукопожатной. Но это сделало меня обозленной. Я действительно рассвирепела. Благодаря сестре я прозрела. Боль — когда подступает вплотную — все проясняет. Теперь я знала, чего добивался адвокат защиты, и не могла позволить этому случиться. Он думал, что может сломить нас, но с того дня я решила бороться. И выстраивать свою защиту.
Глава 8
Суд продолжался всю неделю, однако в зал меня не допускали. Я жила в своей параллельной вселенной: целыми днями бесцельно слонялась, а по ночам читала местные новости. Во вторник Тиффани закончила давать показания, и я спросила у представителя окружного прокурора, кто следующий. «Специалист по внезапной потере памяти», — ответила она. Я выдержала небольшую паузу, надеясь услышать, что она пошутила. Мне хотелось сказать, что я и есть настоящий эксперт по провалам в памяти. За свою экспертизу доктор Фромм получила от стороны ответчика десять тысяч долларов. Она заявила, что даже при потере памяти я была бы в состоянии желать близости и дать на нее согласие.
В среду показания давал Брок. Я шнуровала кроссовки и представляла, как он будет вытаскивать на обозрение зала специально подогнанную для этого случая версию меня. Достанет, как достают пыльный манекен из коробки. Заставит манекен вертеть бедрами в странном танце, растянет манекену в улыбку губы, скормит публике слова, сочиненные его защитником, и приправит все зрелище поцелуями. Меня вдруг затошнило, я почти задыхалась. Он будет стоять в том тесном зале, держа в руках мое тело. Я вышла на пробежку и по узким тропинкам, мимо холмов, где паслись толстобрюхие лошади, убегала как можно дальше от всего этого.
Новости появились в тот же вечер — статья высветилась на экране ярким прямоугольником. Зажмурив глаза, я размышляла, стоит ли читать то, что он сказал. В итоге решила быстро прокрутить, но зависла на новом слове — очень маленьком да. Подсчитала, сколько раз, по его мнению, произнесла его: да — на потанцевать с ним; да — на пойти с ним в его общежитие; да — чтобы он сделал это пальцами.
На одной из лекций по мастерству экранизации наш преподаватель мистер Эрнандес разбирал сцену из «Челюстей»
[49], когда главный герой Мартин перед отплытием прощается со своей женой Эллен. Эллен боится, что он не вернется, но вместо банального береги себя, я люблю тебя говорит: «Я положила запасные очки в черный носок; а еще капли для носа, цинковую мазь, бальзам для губ…» И в ответ, вместо банального не волнуйся, я вернусь, Мартин отвечает: «Не разжигай в кабинете камин, я не починил вытяжку». Она кивает и спрашивает: «Что сказать детям?» — он говорит: «Что я на рыбалке».
Любовь сквозит в каждом слове. Она — в черных носках, в которые жена положила мужу лишнюю пару очков; в его обещании починить дымоход, когда вернется; в стремлении оградить детей; во внимательности обоих к мельчайшим деталям жизни другого; в стремлении успокоить друг друга перед лицом грядущих событий. Самое главное подразумевается, но ни разу не проговаривается открыто. Это и есть пример подлинного диалога.
А вот показания Брока.
Брок. Я спросил, хочет ли она, чтобы я удовлетворил ее пальцами.
Представитель окружного прокурора. И что она ответила вам?
Брок. Да.
Представитель окружного прокурора. Что именно она сказала?
Брок. Она так и сказала: «Да».
Еще он признался, что пытался поцеловать Тиффани.
Представитель окружного прокурора. Она что-то сказала вам на это?
Брок. Нет, просто ушла.
Он утверждал, что снял с меня нижнее белье — стянул трусы прямо поверх моих ботинок. Заявил, что я испытала оргазм.
Брок. Примерно с минуту я удовлетворял ее пальцами, думаю, она получила оргазм, кроме того… я ее — ну, пока делал это — спрашивал, нравится ли ей, и она отвечала да.
Прочитав его признания, я медленно сползла с того места, где сидела, и в итоге просто растянулась на полу. Он заявил, что от этой имитации полового акта у него свело живот. А когда увидел, что рядом с ним «стоит какой-то парень», вообще решил уйти. Он испугался, потому что «они говорили на иностранном языке». Заявил, что они сломали ему запястье. Но почему-то, когда на него надевали наручники, он не заикнулся об этом. Теперь Брок жаловался присяжным, как позже ему накладывали гипс и как он страдал от кровоподтеков и ссадин. На том месте, когда он стал объяснять, что собирался убежать лишь из-за страха, что те парни могут его покалечить, Алале прервала его.
Представитель окружного прокурора. А о том, что они могут причинить вред Шанель, вы не подумали?
Брок. Я и не оглянулся на нее.
Во втором классе у нас в ходу были крошечные разноцветные помпончики, мы называли их пушистиками, и они служили местной валютой. Того, кто вел себя хорошо и к положенному сроку сдавал домашнюю работу, награждали пушистиком. В начале процесса Брок насобирал катастрофически мало таких пушистиков, но в день дачи показаний он привез с собой их целый грузовик и завалил ими судебный зал. Каким-то образом он разжился таким количеством местной валюты, что имел все шансы стать победителем. Интересно, поймут ли присяжные, что его пушистики — сплошная подделка?
Представитель окружного прокурора. И сегодня, находясь здесь, вы признаете, что убегали?
Брок. Да.
Представитель окружного прокурора. Получается, вы солгали детективу Киму, не так ли?
Брок. Да.
Жертв часто обвиняют во лжи. Но когда на вранье попадается виновный в совершении преступления, его совсем не спешат заклеймить. Почему-то мы все склонны полагать, будто жертвы так и норовят выдвинуть ложные обвинения, и даже не задумываемся, сколько мужчин, манипулируя общественным сознанием, идет на бессовестный обман в попытках оправдать собственные поступки и заставить поверить в свою невиновность.
