Надо сказать, мой отец не тот человек, который пойдет в суд с иском. Он делает нектар для колибри, держит кувшин с ним в холодильнике и каждые выходные наполняет птичьи поилки. Всякий раз, когда я в детстве произносила ненавижу, он просил меня следить за языком: «Будь аккуратнее, ведь ненависть очень сильное чувство». Он обязательно остановится и начнет аплодировать уличному музыканту. Летом он готовит ризотто, напевая что-нибудь из Crosby, Stills, Nash & Young
[51]. Но тогда, в здании суда, я уловила незнакомую интонацию — то были нотки гнева, словно он был готов разрушить все вокруг, стоило мне только заикнуться.
Люди высыпали в коридор на перерыв. Я увидела, как к Алале подошел мужчина с ярко-оранжевым стикером на груди — «присяжный». Мне показалось забавным, что у бананов в супермаркете такие же наклейки, как у присяжных. «Не хочу отвлекать вас, — начал он, — но у меня в этот вторник прием у стоматолога. Как вы думаете, лучше отменить его?» Я улыбнулась про себя, потому что знала ответ, прежде чем Алале произнесла его. То был вкус моей жизни — вкус погубленных планов и непредсказуемых поворотов.
Потом появился Брок. По правилам, мне полагалось находиться в «каморке для жертвы». Он прошел мимо в сопровождении своего отца, положившего руку ему на плечо. Его отец взглянул на меня мельком, потом отвел взгляд и пошел дальше. Всего секунда, но и этого было достаточно, чтобы внутри все оборвалось. Я не могла объяснить свои чувства. Молчаливое оскорбление, которого никто не заметил. Его братья и сестры тоже толпились в коридоре. Журналисты ошивались тут же. Кто-то из них на прошлой неделе заявился к подруге Тиффани и, пока она была одна, пытался загнать ее в угол своими вопросами. Зеваки приходили каждый день, чтобы получить свое. Мне так надоело быть объектом наблюдения. Я так устала следовать заранее написанному сценарию и оставаться бессильной что-либо изменить.
После перерыва я присоединилась к своей семье в зале суда. Мне нравилась сама мысль, что я, как простой зритель, растворяюсь среди присутствующих. Помощник окружного прокурора поднялась со своего места и обратилась к присяжным. Во время всей ее речи я согласно кивала головой — настолько просто и предельно ясно все было изложено.
Суть в том, что преступления такого рода чаще всего являются делом случая. Неважно, насколько жертва красива или привлекательна. Неважно, как она себя ведет. Неважно, во что она одета. Единственное, что на самом деле имеет значение, — это то, что она неспособна сказать нет, что она находится в том месте и что она уязвима.
Судебный процесс — это поиск истины. А истина не всегда преподносится в подарочной упаковке с большим бантом. И порой кто-то намеренно пытается затуманить наш взгляд, чтобы мы не увидели всей правды.
Алале еще раз прошлась по несогласующимся показаниям Брока, обнажив все несоответствия и указав на возникающую вдруг из ниоткуда якобы новую информацию. Она объяснила, что сам факт побега может квалифицироваться как скрытое признание вины. Насколько же замечательное это зрелище, когда кто-то за тебя сражается. Я представляла, будто сама произношу эту речь перед присяжными, будто сама оперирую такими фразами, как «вступить в сговор» и «собираюсь вам доказать». Она дергала за все вылезавшие концы, пока выстроенный фасад его показаний не рухнул.
Я прошу вас вернуться со справедливым решением, справедливым для Шанель. С таким решением, которое заявит, что подобное поведение неприемлемо; которое осудит и то, что он совершил, и то, как он совершил. Неприемлемо все. Неприемлемо по отношению к любому человеческому существу.
Я с трудом не захлопала в ладоши, когда она закончила.
Едва Алале вернулась на свое место, как тут же поднялся адвокат защиты. На миг закралось сомнение: не улизнуть ли. Меня так переполняло впечатление от услышанного, что хотелось все завершить на этой высокой ноте. Но в зале зазвучало: «Леди и джентльмены…» — слишком поздно, не успела. Защитник начал с того, что попросил присяжных признать Брока невиновным.
Позвольте объяснить почему. «Когда я ушла из “Каппа Альфа”, Шанель была в порядке, так что я спокойно оставила ее одну», — кто сказал это? Тиффани, ее сестра. А кто из всех выступавших в суде знает ее лучше, чем Тиффани? Никто. Тиффани знает о ней всё… И именно так она описала состояние своей сестры, которую знает всю жизнь.
Я уже приподнялась, чтобы выйти, но вдруг поняла: независимо от того, уйду я или останусь, он все равно будет говорить. Именно поэтому я приготовилась ко всему, даже не заметив, как сжала в ладонях мамину руку. Она наклонилась ко мне и прошептала в ухо: «Не слушай его». Ее слова успокоили меня.
Мы знаем от самого Брока Тёрнера — и тесты ДНК это подтверждают, — что в ее влагалище он проник пальцами.
Непроизвольно я плотно сдвинула колени.
Из чего логически следует, что он не просто засунул их туда и держал какое-то время. Он вводил и выводил их. Это полностью совпадает с показаниями медсестры из SART. Так что ничего нового тут не обнаружилось.
Алале вывела нас к свету, а теперь он со своей извращенной логикой снова всех тащил во тьму. «Злобный крохотный старикашка», — прошептала мать.
Объясняя непоследовательность показаний Брока, адвокат защиты заявил:
Людям свойственно не помнить деталей происходящего, особенно если все случилось так быстро и имело сильную эмоциональную окраску.
Вот как! Броку было позволено легкое помутнение сознания. Жертвы часто путаются в фактах из-за провалов в памяти, вызванных травмирующими событиями или действием алкоголя. Однако противоречия в показаниях Брока были вызваны лишь тем, что он предоставил следствию одну версию — до того, как нанял адвоката, а на суде изложил другую — после того, как нанял адвоката. Когда Брок сразу после ареста отвечал на вопросы детектива, он не упомянул о нашем предполагаемом диалоге вовсе не по причине забывчивости. Это случилось потому, что тогда у него не было адвоката, который выстроил бы для него правильный сценарий и помог бы своему подзащитному выбраться сухим из воды.
Аргументы адвоката защиты были слабыми и несостоятельными. По его словам, мой голос в звуковом сообщении Лукасу звучал невнятно, потому что у меня такая манера говорить со своим парнем. Защитник утверждал, что Лукас прекрасно понял смысл фразы «я тебя отблагодарю»…
…Я полагаю, это дает нам четкое представление, о чем той ночью думала Шанель ровно в двенадцать часов восемнадцать минут… Она повторила фразу дважды и произносила ее с определенной целью.
Да, он проник пальцами в ее влагалище… При этом Шанель пребывала в сознании и была согласна. По тому, что видел и слышал мой подзащитный, никак нельзя предположить, что в тот момент она была не в состоянии дать свое согласие.
