— Не очень-то я справляюсь, — говорю я надтреснутым голосом.
И как будто что-то перещелкнуло.
— Все нормально, — отвечает она, — не торопитесь.
Медсестра сидела со мной до тех пор, пока я не взяла себя в руки и не привела себя в порядок. Я села в машину и, чувствуя себя смертельно уставшей, уперлась лбом в руль. Так не хватало того белого жетона.
Однажды на уроке биологии преподаватель объясняла, что у каждого из нас еще в утробе матери есть невидимый план собственного развития. Из мезодермы формируются кожа, кости, соединительные ткани, кровеносная система. «Мы знаем, как формируется человеческое существо. У нас уже есть вся необходимая информация», — говорила учительница. Я так и думала, что все можно исправить, даже если части моего тела износятся. Я верила, что смогу вернуть себе все утраченное и даже приобрести новое, если дам своему телу любовь, нежность прикосновений, гибкость упражнений, солнечный свет, силу и секс.
Я вспоминаю наш пруд на заднем дворе и золотых рыбок. Мы поместили рыбок в пруд прямо в пластиковом пакете, в котором принесли их домой. Отец объяснил, что сначала им нужно привыкнуть к температуре воды. Если даже такие крошечные создания нуждаются в столь тщательной заботе, можно представить, сколько сил потребуется вернуть жертву насилия к нормальной жизни. Вряд ли найдется единственно правильный путь. Лучше попытаться понять, что будет хорошо для твоего тела. Возможно, болтаясь в своем пластиковом пузыре, ты будешь напугана: «Я в ловушке, все должно было пойти не так». Но ты просто помни: температура меняется медленно, а ты привыкаешь к новым условиям. Ты со временем окажешься в своем пруду. Нужно только немного подождать.
* * *
Лукас устроился на работу в городе. Теперь я могла спать спокойно. Но мне нужен был кто-то дома и днем. Скажем, питбуль или немецкая овчарка, собака с мощными лапами, зоркими глазами и большой мордой. Мы поехали в приют, посмотрели через сетку вольера, а на обратном пути заметили желтый указатель: «“Матвилль”. Помощь пожилым собакам»
[72]. Мы поднялись по лестнице, следуя за желтыми стрелками. В просторном залитом солнцем помещении с разбросанными повсюду подушками играл джаз. Сорок маленьких собак слонялись без всякой цели по этой большой комнате. На белой доске на стене были записаны имена: Орешек, Этель, Рулетик, Тутси, Кешью, Профессор Слива, Шмель, Хавьер. Нам рассказали о программе опекунства, то есть мы могли на какое-то время взять собаку домой, пока ей не подберут постоянного хозяина. Слепой тибетский терьер с неправильным прикусом наткнулся на мои ноги и замер. Он еле волочил лапы, а глаза его застилала молочная пелена. Звали собаку Паффин.
Чтобы его лапы не разъезжались на нашем деревянном полу, Лукас купил Паффину специальные зелененькие носочки. Я делала ему каши. Большую часть времени он проводил, сидя в своих зеленых носочках, повернув высоко поднятую голову в сторону холодильника. Поскольку пес был и глух, и слеп, я понимала, что, если меня убьют, он так и будет сидеть у моего бездыханного тела в ожидании завтрака. Как-то ночью, когда Лукас гостил у своих родителей, я услышала странный звук, напоминающий глухое хриплое урчание маленькой моторной лодки. Я посмотрела на Паффина, увидела, как ритмично и плавно поднимается и опадает его пузо, и поняла, что пес обрел место, где чувствует себя в безопасности и может наконец выспаться. Так храп старой собаки стал для меня звуком исцеления.
За год мы успели побывать опекунами шести собак. Сколько часов было потрачено на очистку электропроводов от мочи и собирание высохших какашек. Если кто-то узнал бы, сколько бумажных полотенец я использовала, меня арестовали бы. Мой ворсистый ковер был окончательно испорчен, свернут и выкинут на помойку. На смену ему пришел новый, который постигла та же участь. У нас был Буч, писавший исключительно в нашем туалете. Был Реми, сутками бродивший по комнатам, — мы шутили, что он прикидывается металлоискателем. Была такса Кальмар, умевшая петь. Был Сальвадор, любивший корейское барбекю. Они были как дети: только отвернись, и непременно упадут с кровати, уснут в камине или скатятся с лестницы. Большинству из них нужно было принимать лекарства, и мне приходилось впрыскивать им в еду похожий на кокаин порошок. Благодаря этим старым собакам я поняла, что особые потребности вовсе не означают, что с тобой будет сложнее и на заботу о тебе уйдет больше времени; они говорят лишь о том, что тебе требуется больше любви и сострадания.
Они выводили меня гулять, и часто кого-то из них, когда задние лапы почти отказывали, приходилось носить на руках. Ела я в одно время с ними — простой урок заботы о самой себе. Мой маленький дом превратился в транзитную зону восстановления и преображения. Собак нужно было мыть, стричь им когти, расчесывать шерсть — одним словом, готовить к постоянному месту жительства. Мне нравилось наблюдать, как в них укреплялась уверенность в себе, как проявлялись индивидуальные черты характера. Чем комфортнее они у нас себя чувствовали, тем больше становились собой.
Собаку, которая в итоге осталась у нас навсегда, заметила Тиффани. Десятилетний бело-коричневый карликовый шпиц, мочалка весом три с половиной килограмма со сверкающими крошечными зубками. Ее нашли брошенной недалеко от Сакраменто. Маленькое воплощение радости, она всегда улыбалась, словно ей пообещали поездку в Диснейленд. Запросы на постоянное «удочерение» все приходили и приходили, но я никому не отвечала. Я могла бесконечно смотреть на нее.
Честно говоря, это не входило в наши планы. Мы думали брать собак на передержку, пока не найдем для себя какого-нибудь большого, здорового и задиристого пса. После нападения ты привыкаешь быть начеку, готов в любой момент дать отпор, всегда проявляешь осторожность. Реальный мир не предрасполагает к тому, чтобы разжать кулаки и спокойно отправиться на прогулку. Ты постоянно думаешь лишь о том, как тебе выжить. И меньше всего в таких условиях ты хотела бы завести дряхлого карликового шпица. Я планировала окружить себя высокими заборами и острыми зубами, но, возможно, это не совсем то, что мне было по-настоящему нужно. Возможно, я была способна выстроить безопасное укрепление внутри себя.
Нашей собаке мы дали имя Могу (что означает «гриб» в переводе с китайского). Она стала для меня живым напоминанием девиза «Матвилля»: «Никогда не поздно все начать заново». Это было и обещание ей, и своего рода обязательство перед самой собой. Из какого прошлого ты ни пришел бы, тебе не обязательно возвращаться туда.
Весь год, пока разные песики спали у меня на коленях и портили воздух в доме, я писала. Первый раз меня усадила за стол потребность прочитать судебные протоколы — сотни страниц, сохранивших все, что было высказано в зале суда. «Дорога на работу», как выяснилось, была долгой и совсем не простой — ведь каждый день мне требовалось возвращаться в прошлое. Меня поражало, что даже с поддержкой миллионов за плечами я испытывала ту же ярость, что и раньше. Заметки я делала красной ручкой: «Чертов осел», «Псих», «Кусок дерьма». Невзирая на ясность ума и катарсис, который я пережила, мне все еще приходилось сражаться. Ты думаешь, что твои враги — насильник и его адвокаты, но в процессе борьбы с ними не замечаешь, что главный враг скрывается в тебе самой, то есть в жертве. Вновь поднялись из каких-то глубин старые мысли о себе: кто-то нашептывал мне, какой я испорченный и ничего не стоящий человек. Как кальций забивает сосуды, так стыд заполнил мою душу, и она стала невосприимчива к благодарностям людей.
